Дочь генерального секретаря - [28]

На кухне гудел парижский фен для сушки волос. Партийный билет в ее пальцах дергался бабочкой.

- Что с тобой?

Он втянул в носоглотку, размазал лицо.

Ладони были черны.

- С любовью лечу. Жаль, самолет не разбился...

На внутренних линиях они бились один за другим в том году.

Вот и все.

Он ничего не испытал, кроме сожаления по этому поводу. Отвалился на спину, со стуком уронив на линолеум левую руку. Было так жарко, что кожу мгновенно стянуло, он весь был в этой нежной коросте, в шелушащихся струпьях. Все. Только саднила и поднывала его истощенность.

Она отвернула матрас. Нашарила ручку, поднялась на колени. Груди засияли, когда она повернулась на свет. "Bic" ее высох. Кончилась в трубочке кровь. И последняя дата вместе с клоком обоев сорвалась, оголив штукатурку.

Самолет был в три сорок. Минус до аэропорта. Время было, но...

- Еще собираться...

- Я готова.

- А вещи?

- Подаришь какой-нибудь...

Он сжал часы, навалился щекой на кулак. Запах гари его разбудил. На солнце пылала сине-красная книжечка - авиабилет до Парижа. В супной тарелке "Общепита", исцарапанной ложкой. Он обжегся, отбросил. Сжав руками колени, она наблюдала, как корчится пепел.

- Я теперь вне закона.

- Как все здесь...

- Но меня они станут искать.

- Не сегодня.

- Не сегодня, так завтра.

- А завтра, - сказал Александр, - уже не найдут.

ПЕПЕЛ

Красный свет задержал их посреди Невского проспекта. Реклама уже угасала, но было светло и видно до Адмиралтейства, которое мерещилось в конце перспективы.

- Гражданские сумерки...

- Политический термин?

Он засмеялся.

- Географический. Так называются белые ночи. С другой стороны, они уже проходят, тогда как сумерки с Семнадцатого года, боюсь, уже навечно...

Дом был напротив - с парадным, осевшим под линию тротуара. Дверь с узорной решеткой. До боли знакомый запах мочи. Битая, затоптанная, но мозаика пола. Узор решетки старинного лифта, кабина которого, если работает, то восходит со скоростью прежних времен. Завиток перил. Сточенный мрамор ступеней, выеденных посреди.

На площадке тень замерла посреди белых бедер. Сидящая в нише держала себя под коленки - каблуки на весу. Выглянув из-за мужского плеча, ухмыльнулась.

Они поспешили свернуть.

- Здесь это так...

- Deja vu*.

* Здесь: Уже видела (фр.)

- А коммуналку?

- Только московскую.

- Сейчас сравнишь...

Двойная дверь по закраинам была усеяна звонками всех времен и систем. Он нашел кнопку образца 60-х. Из комнаты в глубине доносился звонок. Он постучал. Подлетели шаги.

Мальчик Ипполит вырос и попрозрачнел. В темноту коридора сникали двери, возле каждой громоздились предметы. На шкафу рядом с дверью сестры Александра - корытце из цинка.

- Музейная редкость.

- Еще бы. Меня в нем купали.

- Вот в этом?

Ипполит подал голос:

- Где ее ключ, не забыли?

Ключ был в пыли на шкафу, а на скважине старомодная здесь висюлька против визионеров былых и наивных времен.

Проводка все еще внешняя. Он вспомнил, что выключатель разбит и осторожно щелкнул. Экономная лампочка озарила типичный ленинградский пенал - результат Катастрофы. Потолок бывшей залы с лепным украшением был разрублен, от ангелочка осталась лишь нижняя половина.

Клином жилплощадь сходилась к окну.

Он ее обнял.

- Никогда не найдут. Тебе нравится?

- Я помыться хочу.

Заложив руки за спину, мальчик на кухне наблюдал за дворовыми окнами, где маячило дезабилье. Стены в кастрюлях и трубах, над головой вперекрест бельевые веревки. Пять газовых плит взрывоопасного вида. Он поставил корытце под кран. Спички питерские: красно-желтая этикетка по-английски. Излишки экспорта. От вспышки газа он отпрянул. Снаружи был Питер, но внутри Ленинград.

- Бог Москву, говорят, наказал.

- Есть за что.

- Правда, что там все проваливается в тартарары?

- Под Москвой.

- А сама?

- Еще держится. Но дышать уже нечем.

- Подышать к нам приехали?

- Отдышаться.

Обогнав, мальчик открыл ему дверь. Александр внес корытце и не расплескал.

- Мадемуазель.

- Тетя не русская?

Александр обернулся.

- А что?

- Просто так. Мама на кухне моется. Я дверь ей держу, чтобы сдуру никто не вошел. Надо тихо, чтоб не плескалось. Но сейчас никого, так что мойтесь спокойно... Мадам.

Александр вышел за ним в коридор. Обои вокруг телефона испещрены номерами. Он снял трубку, набрал неуверенно и, наслушавшись длинных гудков, положил - еще черную, как было в детстве.

Мальчик попросил набрать ему "точное время". Послушал, вернул и вздохнул.

- Загуляла моя мама.

- Право имеет.

- У нее сейчас, знаете, финн. Приезжает к нам на уикэнды. Вы бывали в Финляндии?

- Издеваешься?

- Есть Финляндский вокзал, а поехать нельзя. Почему?

- Потому.

- Это близко. Кроме водки, там все есть.

- Например?

- Сыр "Виола".. Ну, все. Близок локоток, а не укусишь.

- Еще укусишь.

- Не знаю... У этого финна семья.

За дверью вскричала Инеc.

Сведя груди локтями, она стояла в корытце.

- Что это?

- Где?

Ипполит удивился.

- Разве в Москве нет клопов?

Она с трудом распечатала пачку. Франков, сбереженных Инеc, чтобы взять такси от парижского аэропорта домой, хватило на этот блок "Пелл-Мелла", который она перед отъездом купила в магазинчике для иностранцев гостиницы "Украина".