Дочь Дома - [16]

Его мысли снова вернулись к Море и Крису, ибо теперь, казалось, они отождествлялись с этой безликой толпой, прогуливавшейся под самыми его окнами. Крис снова куда-то ушел, а Мора лежала наверху. А ведь она должна была бы понимать, как сильно ему хочется поговорить с ней, какими долгими для него были десять дней ее отсутствия. Он негодовал даже по поводу неприятности, которая привела ее домой в этот час и не позволила провести день в Палате, как она планировала. В 9.30, когда он был у себя, она позвонила и сообщила, что ее машина сломалась недалеко от Колчестера и придется дожидаться, пока ее починят. Невозможно старая машина, думал он. Но он не собирался покупать ей новую, на которой она смогла бы убегать в этот проклятый деревенский коттедж всякий раз, когда освобождалась хотя бы на полчаса. С неохотой он согласился, что будет лучше, если она подождет там, чем поедет на поезде. Но, рассчитывая на ее присутствие, он слишком сильно скучал по ней весь этот день. Его огорчение становилось все сильнее.

Он стал капризным и раздражительным, потому что понимал, что его преданность дочери была раболепной. Вне пределов его досягаемости она была постоянной болью, от которой ему не было покоя. По временам ему хотелось, чтобы эта боль утихла, но он слишком привык к своим узам. Он был полон опасений и прибегал к ухищрениям в своих отношениях с ней. Казалось, он отпускал дочь на волю, как было в случае с коттеджем, но привлекал ее снова к себе, уверенно и постоянно.

Крис тоже провинился. Он покинул Палату раньше него, чтобы сходить домой побриться и переодеться, и уже наверняка встретился с Марион. Они могли отправиться в какой-нибудь темный маленький паб, чтобы посидеть и выпить, обсуждая там свои дела, разговаривая о чем угодно, только не о нем. Это все и делало его сейчас таким одиноким. Одиноко он сидит тут, как дурак, дожидаясь, когда у Моры улучшится настроение…

Десмонд переменил позу, отвернувшись от сверкающего озера и пестрой толпы. Сейчас вид комнат перед его глазами доставлял ему крайнее удовлетворение. Он видел, что все здесь красиво и демонстрирует все то, чего он добился в жизни. Этот дом являлся как бы выставкой его достижений.

Всю жизнь на его колени сыпались дары, чтобы он мог делать с ними все, что ему заблагорассудится. Ему необычайно везло, но в гораздо большей степени он обладал даром ценить то, что попадало в его руки. С помощью своих талантов он покупал великолепие, окружавшее его. Это был его мир, созданный им самим, мир, в котором он предпочитал существовать.

Два зеркала отражали комнату, отражали самого Десмонда, сидевшего там. Они все уменьшали — комната становилась компактной и миниатюрной, как кукольный домик, а он выглядел крохотной застывшей фигуркой в кресле. Казалось, что он смотрит на себя с очень далекого расстояния и из прошедшего времени. Десмонд давно осознал тот факт, что, когда честолюбивый человек перестает вглядываться в будущее, он ничего больше не получит. Теперь это было верно и для него самого. С недавних пор он усвоил привычку ускользать памятью к ранним дням в Лондоне и к еще более давним — дням учебы в Тринити-колледже в Дублине, к темным и грустным воспоминаниям отрочества.

В Тринити наступило его великое пробуждение, там была и его испытательная площадка. Он, несомненно, обладал способностями, достаточными, чтобы выиграть любое соревнование. Но ему пришлось быстро постичь, что это его единственное достояние. Ко времени поступления Десмонда в колледж его отец был мелким фермером, существовавшим на заклады и работавшим тяжелее, чем наемный рабочий, на своем собственном поле. Такое окружение могло бы погубить его. Более чем скромная жизнь никогда не давала ему ни одного намека на то, кем он мог бы стать, что могло его ожидать. Когда он поступил в Тринити, он знал только книги, руки, державшие их, загрубели от плуга, ножниц для стрижки овец и вожжей. Но все же в нем хватило упрямства, чтобы понять все это и постараться достичь желаемого. Самым мощным и многообещающим средством для этого была его дружба — не настолько сильная или прочная, но всегда существовавшая — с двоюродным братом Джеральдом.

Джеральд родился в Ратбеге и должен был однажды унаследовать его. Кузены никогда не встречались в детстве, никогда не имели точных известий о жизни друг друга. Но их знакомство в Тринити-колледже Десмонд считал одним из самых важных событий своей молодости. Он не заглядывал в будущее. В нем существовало лишь странное врожденное убеждение, что влияние Джеральда, каким бы слабым оно ни было, останется с ним навсегда. Он никогда никем не восхищался так сильно, как Джеральдом, и всегда хотел походить на него.

Однажды холодным и памятным зимним днем Джеральд взял его в дом Френсиса Хили, профессора языкознания, преподававшего в колледже. Хили был воспитанным и спокойным человеком, полным юмора и мягкости. Но заметным в том академическом кружке Дублина сделала его жена-француженка. Ей тогда было сорок лет, она была темноволосой и маленькой, с неправильными чертами лица, из-за чего кое-кто называл ее уродливой. Но она обладала такими чарами, которые без особых усилий привлекали к ней людей; ее остроумие вошло в поговорку. Они с Френсисом Хили были небогаты, но заботу об их пятерых маленьких детях она тащила на своих плечах с хладнокровием и великолепным мужеством. Она была веселой и блестящей; Десмонд впервые встретил такую женщину и влюбился в нее.