Дочь часовых дел мастера - [169]

Когда Люси закрыла свинцовую крышку гроба, солнце уже готовилось нырнуть за острые коньки крыши. И тогда она поняла, что плачет. По Эдварду и по Лили; и по самой себе тоже, ведь она всегда будет жить с грузом вины.

Носильщик был прав, гроб оказался очень тяжелым, но годы, проведенные «в поле», сделали Люси выносливой и сильной. А еще ей помогала решимость, и ящик наконец соскользнул на положенное место. Забросав яму землей, Люси как следует примяла ее руками.

Если после первоначального знакомства с работами мистера Дарвина у Люси еще оставались какие-то религиозные наклонности, то жизненный опыт убил их окончательно, поэтому она не стала произносить молитву над свежей могилой. Тем не менее момент был торжественным и требовал слов, а потому она долго и тщательно думала над тем, что скажет.

Позже она посадит над могилой японский клен. Он уже куплен – молодое деревцо со светлой гладкой корой, с изящными ветвями, длинными и ровными, тоненькое, но крепкое. Такие деревья очень любил Эдвард: их листва, красная по весне, к осени приобретала оттенок меди, в точности как волосы Лили Миллингтон. Хотя нет, не Лили Миллингтон, тут же поправилась она, ведь это не было ее настоящим именем.

– Альбертина, – шепнула Люси, вспомнив тот погожий день в Хэмпстеде, когда сквозь стекло студии в дальнем углу сада она увидела яркий всплеск рыжих волос и мать послала ее туда с подносом чая «в лучших фарфоровых чашках». – Тебя звали Альбертиной Белл.

Или Берди – для тех, кто ее любил.

Все внимание Люси было приковано к участку перекопанной и разглаженной земли посреди клумбы у ворот, поэтому она ничего не заметила; но если бы обернулась и поглядела наверх, на окно мансарды, то подумала бы, наверное, что сумерки сыграли с ней странную шутку – в тот самый миг, когда имя сорвалось с ее уст, за стеклом ненадолго вспыхнул свет. Как будто там зажгли и погасили лампу.

XI

Я же говорю. Я не понимаю, какая физика за этим стоит, а спросить здесь не у кого.

Каким-то образом, я так и не поняла как или почему, я вдруг снова оказалась в доме, за стенами тайника. Я ходила между людьми, как раньше, и в то же время совсем по-другому.

Сколько дней прошло? Не знаю. Наверное, два или три. Они уже не ночевали здесь, когда я вернулась.

Спальни по ночам стояли пустыми, а днем кто-нибудь иногда заходил, за одеждой или другими вещами.

Фанни умерла. Я слышала, как полицейские говорили о «бедной мисс Браун», так что с выстрелом все стало понятно, а вот с грохотом на лестнице у меня над головой – нет.

А еще я слышала, как они говорили про «Синий Рэдклифф» и про билеты в Америку.

И обо мне полицейские тоже много говорили. Они разузнали обо мне все, что смогли. То есть не обо мне, а о Лили Миллингтон.

Когда я наконец поняла, к чему они клонят, меня обуял ужас.

Что думает Эдвард? Верит ли он им? Согласен ли, что все именно так и было?

Наконец он вернулся в дом, рассеянный и бледный. Часто стоял у стола в Шелковичной комнате, глядя в окно на реку, переводя взгляд с нее на мои часы, которые продолжали отсчитывать время. Он ничего не ел. И совсем перестал спать.

Он ни разу не открыл альбом и вообще, кажется, утратил интерес к живописи.

Я была рядом с ним все время. Кралась за ним, куда бы он ни пошел. Я плакала, я кричала, я просила и умоляла, я ложилась с ним рядом, чтобы он почувствовал, что я здесь, возле него; но в те времена моя способность показываться людям была еще в зачаточном состоянии. Это позже я усовершенствовала ее как могла. А тогда, в самом начале, попытки только лишали меня сил.

А потом случилось самое страшное. Они уехали, все, и я не смогла их остановить.

Грохот колес на подъездной аллее затих, и я осталась одна. Долго-долго со мной никого не было. Я исчезла, вернулась в теплое и тихое нутро дома, просочилась меж половиц назад, к праху, легла в него и растворилась в долгой, безмолвной ночи.

Пока, двадцать лет спустя, меня не вернула из небытия моя первая гостья.

И когда она похоронила меня, мою жизнь, мою историю и мое имя, я, в свое время мечтавшая поймать свет, поняла, что сама стала им – пойманным светом.

Часть четвертая Пойманный свет

Глава 30

Лето 2017 года

День начался с той электрической яркости, которую природа как будто специально приберегает для утра после бури.

Просыпаясь, Джек прежде всего понял, что он не лежит больше на той богом проклятой койке в старой пивоварне. Теперь поверхность под ним стала еще жестче, зато настроение у него было лучше некуда.

Буйная мешанина красок на обоях – зелень и пурпур – подсказала ему, где он; зрелые ягоды шелковицы и надпись над входом: «Истина, Красота, Свет». Он спал на полу, в доме.

Кто-то пошевелился на кушетке, и Джек вспомнил, что он не один.

Стремительно, словно кусочки стекла в калейдоскопе, события прошлой ночи встали на место. Гроза, отказ таксиста приехать, бутылка вина, купленная им по какому-то наитию в «Теско».

Она еще спала, такая нежная, темные волосы аккуратно пострижены вокруг ушей. Джеку она напомнила чайную чашку, оказавшуюся не в том месте и не в то время, – у него был особый талант ронять их и разбивать.

На цыпочках он прошел по коридору и направился в пивоварню, где стал заваривать чай.