Дочь часовых дел мастера - [132]

Какое-то время она еще читала, погрузившись в главу о предполагаемой роли Лили Миллингтон в похищении бриллианта. Она уже видела статью Гилберта, опубликованную им в 1938-м, где он опровергал свою первоначальную теорию, опираясь на новые сведения, полученные из того же «источника, пожелавшего остаться анонимным». Но эту статью мало цитировали, вероятно, потому, что она не предлагала ничего радикального, а лишь запутывала дело добавочными предположениями.

Элоди плохо разбиралась в драгоценностях; даже ради спасения своей жизни она не смогла бы отличить настоящий бриллиант от стеклянной подделки. Ее взгляд скользнул по ее руке, которая как раз лежала на странице книги Гилберта. Надев ей на палец это кольцо с крупным солитером, Алистер сказал, что теперь она никогда его не снимет. И только Элоди подумала, уж не впал ли ее нареченный в романтизм, как он добавил:

– Шутка ли, бриллиант такого размера? Да такой камень застраховать никаких денег не хватит!

Мысль о том, каких сумасшедших денег стоит кольцо, не давала ей покоя ни днем ни ночью. Несмотря на предупреждение Алистера, она, отправляясь на работу, иногда все же снимала его и оставляла дома; коготки, державшие камень в его золотом ложе, цеплялись за хлопковые перчатки, в которых она работала в архиве, и у нее развилась настоящая фобия: она все время представляла себе, как снимает над столом перчатку и перстень, выкатившись из нее, падает в одну из архивных коробок, где исчезает навеки. Еще она долго ломала себе голову над тем, где безопаснее держать его, оставляя дома, пока не сделала выбор в пользу своей детской шкатулки с «драгоценностями», где кольцо часто лежало среди веселых девчачьих сокровищ. В этом выборе ей самой чудилась некая ирония, к тому же прятать сокровище у всех на виду – не притворство ли это?

Элоди выключила лампу в изголовье кровати, и пока она лежала, наблюдая за тем, как бесконечно медленно перетекают одна в другую цифры на электронных часах, в голову снова полезли мысли об особняке в Саутропе. Нет, вряд ли она выдержит еще один тур этой бессмысленной болтовни о «самом счастливом дне вашей жизни», который предстоит ей завтра. К тому же надо еще успеть на четырехчасовой поезд до Лондона: а что, если из-за бесконечной демонстрации свадебных интерьеров она задержится и опять не попадет в дом? Нет, это невозможно. И Элоди решила: пусть Пенелопа гневается сколько хочет, но визит она отменит прямо с утра.

Приняв решение, она сразу уснула и под неумолчный плеск реки видела во сне Леонарда и Джульетту, Эдварда и Лили Миллингтон, и даже таинственного Джека, пребывание которого в доме вызывало у нее сомнения (он точно нутром почуял, что ей очень нужно попасть туда, и посочувствовал ей, когда она рассказала о смерти матери) и к которому – хотя Элоди ни за что не созналась бы в этом при свете дня – ее так необъяснимо влекло.

Глава 23

В последние полчаса ветер переменился. До полудня было еще далеко, но небо потемнело, и у Джека появилось предчувствие, что позже обязательно пойдет дождь. Стоя на краю луга, он поднес к глазам фотоаппарат и стал смотреть на далекую реку в глазок видоискателя. У камеры был мощный зум, и ему удалось сфокусироваться на верхушках камышей, росших кое-где вдоль берега. Наводя фокус, он так сосредоточился, что даже забыл о шуме реки.

Но снимка Джек не сделал. Временное затишье – вот что ему было нужно.

Он знал, что река здесь будет; карта местности прилагалась к полученным инструкциям. Но он не понимал тогда, что, ложась спать, он каждый вечер будет слышать ее шум.

Эта река была мирной. Правда, Джек поговорил с одним местным парнем, у которого была своя лодка для хождения по каналам, и тот объяснил, что после грозы течение тут всегда сильное. Джек покивал, но до конца так и не поверил: какое уж тут течение при всех этих запрудах и шлюзах, перегородивших Темзу по всей длине? Возможно, когда-то река имела действительно бурный нрав, но ее давно укротили и даже заковали в кандалы.

Джек кое-что знал о характере воды. Когда он был мальчишкой, через дорогу от их дома протекала небольшая речушка – «крик», как говорят в Австралии. Большую часть года она стояла сухой, зато, когда приходили дожди, пересохшее русло наполнялось водой в считаные минуты. Вода кувыркалась и неслась по нему, голодная, грозная, ревя и день и ночь.

Тогда они с братом Беном брали непотопляемый плот и шли кататься по недолговечным стремнинам, хорошо зная, что через несколько дней река снова превратится в вереницу стоячих луж.

Отец всегда предупреждал их, что плот – это опасно, напоминая о детишках, которые каждый год гибли в сезон дождей, затянутые водой в сливную трубу. Но Бен и Джек только переглядывались. Закатывали по очереди глаза, а потом прокрадывались в гараж, тайком вытаскивали оттуда плот и, надув его, топали с ним через дорогу. Реки они не боялись. Оба прекрасно знали, как вести себя в воде. До того дня, когда все случилось. До наводнения, которое пришло в тот год, когда Бену исполнилось одиннадцать, а Джеку – девять.

Небо вдалеке на миг вспыхнуло золотом, и вскоре до Джека дошел ворчливый рокот, катящийся по реке. Он взглянул на часы и увидел, что уже почти полдень. Стало жутковато: наступили те странные, точно неземные сумерки, какие всегда бывают перед грозой.