Дочь бакенщика - [33]

— Папа! Когда вернешься, папа?

Разгулявшийся ветер унес куда-то слова Ильсеяр. Она опять крикнула, но ответа не дождалась.

Холодный дождь лил то прямо, то косо, подстегивал ее со всех сторон и вмиг промочил одежду до нитки. Ильсеяр снова почувствовала и жар и озноб.

Шумел темный лес, растянувшийся далеко-далеко по берегу Белой. Шумела Белая. Седые волны, обгоняя друг друга, бросались на огромные камни, лежавшие на отмели, будто хотели обхватить их и унести с собой, но тут же сникали и скатывались назад, уступая место еще более грозно надвигавшимся волнам.

На той стороне Белой аспидно-черное небо прорезалось молнией. Заглушив шум леса и рев волн, загрохотал гром.

Вот опять сверкнула молния. Ильсеяр вглядывалась широко раскрытыми глазами — искала в волнах отца.

«Только бы не перевернулась лодка, только бы не сломались весла», — думала она.

Вдруг позади зафыркали лошади, послышались голоса каких-то людей. Она обернулась и увидела верховых, которые, спешившись, окружали будку. В слабом свете, падавшем из окна будки, Ильсеяр разглядела их черные шинели, шашки, нагайки. Один из них заметил Ильсеяр и с хриплым возгласом бросился к ней;

— Кто там?

Ильсеяр оцепенела от ужаса.

Цепкая рука схватила ее за худенький локоток. Ильсеяр рванулась и, словно взывая о помощи, протянула руку к бесновавшейся реке.

— Ты чья?

Ильсеяр не успела ответить; над Белой, на этот раз совсем близко, сверкнула молния и осветила лодку, качавшуюся в волнах, будто легонькая щепка.

— Папа! — закричала Ильсеяр, позабыв обо всем, и забилась, пытаясь вырваться из рук казака.

Молнией полоснуло тучу, загремел гром. Теперь и казак увидел лодку Мэрдана, борющуюся с волнами.

— Ага!.. — сказал он и, не отрывая глаз от лодки, кликнул остальных: — Эй… Здесь он! Сюда, сюда!

Оцепившие будку казаки кинулись к обрыву.

— Где?! — спросил один, с приплюснутым носом.

— В лодке, переправляется на тот берег.

— Далеко?

— Середину переплыл…

— Это еще кто?

— Кажись, дочка.

— За мной!

Казак с приплюснутым носом прыгнул с обрыва вниз. Другие последовали за ним. И тут же послышались беспорядочные выстрелы.

Вот опять засверкала молния. Казаки заметили лодку и стали стрелять в нее. Еще не успел прогреметь гром после первой молнии, как ярко сверкнула вторая, и Ильсеяр увидела на волнах опрокинутую лодку. Отца же не было видно нигде. Все тело Ильсеяр вдруг налилось тяжестью, она хотела шагнуть, но ноги не слушались ее. Ведь только что отец держал ее в своих объятиях… А сейчас… У нее вырвался душераздирающий вопль:

— Папа!..  Папа!..

Ильсеяр скатилась с обрыва вниз. Ей навстречу, споря друг с другом, поднимались казаки. «Моя пуля попала», — говорил один. «Нет, моя», — хвастался другой.

Ильсеяр упала им под ноги и, хватая за липкие сапоги, пыталась остановить их.

— Что вы наделали, дайте мне папу, вытащите его…

Тяжелый сапог отбросил Ильсеяр в сторону, кто-то наступил ей на руку.

— Прочь, щенок!

Прибежал дед Бикмуш и поднял сотрясавшуюся в рыданиях Ильсеяр. Он пытался утешить ее, да разве поможешь словом такому горю!.. Дед Бикмуш и сам не выдержал, заплакал горькими слезами.

— Неужто и без отца тебя оставили!..

Казак с приплюснутым носом ткнул деда рукояткой сабли:

— Ну, ну, успеете наплакаться. Иди, старый хрыч, покажи, где жил разбойник!

— Еще неизвестно, кто разбойник, — пробормотал дед Бикмуш и, прикрыв полой своего бешмета Ильсеяр, стал карабкаться вверх.

Казак, который, наверное, не расслышал слов старика, а может, не обратил на них внимания, шел молча, закрываясь рукавом шинели от дождя, бьющего прямо в лицо.

— Ух… Небо, что ли, рушится.

— На твою бы голову, проклятый, — прошептал дед Бикмуш, прижимая к себе плачущую Ильсеяр.

В будке негде было повернуться. Казаки, шумно переговариваясь, курили кто папиросы, кто махорку. Всю комнату заволокло едким дымом. Высокий казак, видно офицер, похлопывая себя нагайкой по сапогу, сел за стол и приказал всем выйти.

— К коням!.. Останутся только трое!

Казаки нехотя двинулись к двери.

— Пузин, Кадырмаметов! — позвал казак с приплюснутым носом и взглянул на высокого, как бы испрашивая его одобрения.

Тот молча обвел глазами будку и буркнул:

— Обыскать! Все как через игольное ушко пропустите!

Трое казаков начали все переворачивать, перетряхивать, полезли в подпол. Офицер погладил тыльной стороной руки свои торчащие усы, взглянул на старика с девочкой.

— Подите сюда!

Те, прижавшись друг к другу, шагнули вперед.

— Ближе, — проворчал офицер и обратился к деду Бикмушу. — Кем тебе приходился тот, который в Белой окачурился?

— Хоть бы в такую тяжкую пору по-человечески разговаривали…

— Ну, ну! Языку воли не давай! Кем он тебе приходился?

— Сыном, — прохрипел дед Бикмуш.

— Что он тут делал?

— Бакенщиком был…

— Это известно! Еще!

— Рыбачил…

— Дурак, — зашипел офицер. — Я тебя спрашиваю об его политических делах, о тех, кто собирался у него. У вас, вот здесь.

— Здесь никто не собирался.

— Врешь!

— А чего мне врать.

Офицер стукнул по столу кулаком:

— Ты что, смеяться вздумал надо мной? Я заставлю тебя говорить, мерзавец!

Дед Бикмуш молчал.

— Ну!..

— Мне нечего сказать.

— Не скажешь?

— Нет, — спокойно ответил дед Бикмуш. Сейчас он думал не о том, что ему ответить на вопрос офицера, а о сыне, который погиб, об Ильсеяр, которая осталась круглой сиротой.