Добрый мэр - [74]

— Трогать не надо, — сказал он.

Когда картина исчезла, Агата рухнула на кровать, словно ее освободили от заклятья, вытянулась на спине и стала медленно извиваться и выгибаться, танцуя под музыку слышных только ей слов: прекраснее, чем она, желаннее, чем она.

— Гектор хотел меня всю, — сказала она, — и он может потрогать меня, если хочет.

— Гектор хочет.

— Задерни шторы.

Задерни шторы! Это, возможно, очень мудрый совет. Если задернуть шторы, даже такие тонкие и куцые, ничто не будет привлекать внимания к окну дома № 15 по Приканальной улице. Ничто не испугает бледных детей в тонких брюках и промокающих ботинках, которые идут в Восточную начальную школу, перебрасываясь на ходу снежками; а если по каналу вдруг пройдет груженая углем баржа, у капитана не будет ровным счетом никаких оснований разинуть рот от изумления и побежать на корму, чтобы как можно дольше смотреть в это окно. Не будет ни единого намека на то, что там, за шторами, красивая молодая женщина предается любовным утехам с кузеном своего мужа — причем, заметьте, уже пятый раз со вчерашнего обеда. Задерните шторы! Это разумный совет и для тех, кто читает литературные произведения, и для тех, кто живет в них. Задерните шторы и подождите снаружи под снегом, пока Агата не раскроет их снова, как сделала она этим утром, когда успела вымыться, одеться, причесаться и накраситься. Сковородка из-под омлета была вымыта, стаканы сияли чистотой, а кофейник стоял на плите.

Агата взяла поднос и поставила на него кофейник, бутылку молока, которую обнаружила на карнизе ванной, две голубые чашки и зеленую сахарницу. От влажных ложек сахар слипся в один большой ком, но с помощью вилки эту ситуацию удалось более-менее исправить. Поднос она отнесла на стол, стоявший посередине комнаты. Там, за столом, сидел Гектор, облаченный в рубашку, и читал вчерашний выпуск вечерней газеты.

И тут случилась странная вещь. Рыдание, которое пряталось в уголках ее рта и притворялось смехом, когда она ела суп в «Золотом Ангеле», внезапно вернулось. Агата села за стол, начала наливать кофе в чашку и вдруг принялась смеяться. Она смеялась и смеялась, пока не заплакала; хохотала, закрыв лицо руками, пока смех не сменился рыданиями и всхлипами; а потом согнулась пополам, завывая и молотя кулачками по столу, и слезы градом покатились по ее щекам на полосатую клеенку.

Стопак, увидев такое, перепугался бы. Тибо перепугался бы тоже, но стал бы утешать ее, положил бы руку ей на плечо и ворковал бы на ушко что-нибудь успокаивающее, пока она не придет в себя. Но ни тот ни другой не поняли бы, что происходит и как на это реагировать. Гектор был умнее. Он сидел по другую сторону стола, попивал горячий кофе, читал описание лошадей, участвующих в скачках, порой бросал на Агату быстрый взгляд, но ничего не говорил и не пытался ее утешать.

Он ничего не сказал, даже когда рыдания смолкли. Когда она уронила голову на стол и застонала, он не произнес ни слова. Она затихла и только тихо шмыгала носом — Гектор молчал и продолжал читать газету. Агата поднялась из-за стола, подошла к раковине, включила холодную воду, умылась и вытерла глаза кухонным полотенцем, что висело на крючке у плиты. И даже тогда он промолчал. Он подождал, пока будильник на подоконнике не скажет «тик-так» двадцать раз, и только тогда опустил газету, поставил чашку на поднос и сказал:

— Тебе нужно было выплакаться.

— Да, — сказала Агата. — Боже мой, что мы сделали? Что мы сделали, Гектор?

— Мы подарили друг другу счастье, вот что мы сделали. Ну, по крайней мере, — он скромно опустил глаза на скатерть, — ты сделала меня очень счастливым.

Агата слегка хлопнула его кухонным полотенцем.

— Ты тоже сделал меня очень, очень счастливой.

— Я не про то. Слушай, я говорю серьезно. Если ты жалеешь о том, что случилось этой ночью, считай, что ничего не было. На работе скажешь, что проспала. Стопак даже и не заметил, что тебя не было дома. Он, наверное, как обычно, до сих пор храпит после вчерашней выпивки. Сходи домой, дай ему чашку кофе, и он ничего не заподозрит. От меня он ничего не узнает.

— Ты этого хочешь?

— А ты этого хочешь?

— Скажи, что мне делать.

— Я никогда не буду указывать тебе, что делать. Обещаю.

— Тогда скажи, как бы ты хотел, чтобы я поступила?

— Я хочу, чтобы ты стала жить со мной.

— О Боже! — Агата снова уткнулась в кухонное полотенце.

Гектор встал из-за стола, подошел к ней и обнял.

— Агата, послушай меня. Если в том, что я скажу, будет хоть слово лжи, ты почувствуешь и поймешь это. Я люблю тебя. Я люблю тебя с того самого дня, когда ты вышла за Стопака, а я танцевал на вашей свадьбе. Я люблю тебя. А Стопак тебя убивает. Он убивает тебя день за днем и оттого мне хочется убить его. Если хочешь остаться с ним, оставайся. Если ты захочешь порой приходить ко мне, чтобы получить то, чего Стопак тебе не дает, я не буду отказывать. Но я люблю тебя и хочу, чтобы мы были вместе.

Агата очень долго молчала. Потом шмыгнула носом.

— Я тоже люблю тебя, Гектор. Я люблю тебя. О, как я тебя люблю!

— Значит, договорились?

— Ты хочешь, чтобы я жила здесь?

— Думаю, можно будет переехать на Александровскую. Поменяемся квартирами со Стопаком.