Добрый доктор - [30]

Речь почему-то зашла о том, как мне живется в одной комнате с Лоуренсом. И я неожиданно для себя проболтался, что когда-то хотел занять комнату Техого.

Его улыбающееся лицо застыло, как маска. Я немедленно принялся оправдываться:

— Никаких проблем. Я раздумал. Больше не хочу в ней жить.

— Вы хотите мою комнату?

— Нет, нет. Теперь меня все устраивает. Я один раз спросил у доктора Нгемы, но на том все и кончилось. Никаких проблем. Я всем доволен.

Рэймонд что-то сказал Техого, и оба расхохотались. Рэймонд обратился ко мне:

— Вы хотите его комнату? Вы ждите.

— Нет, нет, я вам уже сказал, мне не нужна его комната.

— Один месяц, два месяц, — сказал Рэймонд. — Вы ждите.

— Вы не поняли… — Но тут до меня дошел смысл сказанного: — А что будет через два месяца?

— У него будет новая работа, — сказал Рэймонд.

— Серьезно?

— Новая работа, — подтвердил Техого. — Хорошая работа.

— Что за работа? — спросил я. — Вы можете мне сказать. Я умею хранить секреты.

— Работа хорошая, но плохая, — сказал Рэймонд. — Такая хорошая-плохая работа.

Техого дружески потрепал меня по плечу:

— Не волнуйтесь. Живите здесь. Берите мою комнату. Потом я приду и отрублю вам голову.

Оба вновь затряслись от хохота. Затем заговорили между собой, перегибаясь через меня, в более серьезном тоне.

— Это разговор-шутка, — сказал Рэймонд.

— Нет никакой работы, — заверил меня Техого. — Все только разговор-шутка.

Не успел я отреагировать, как перед нами возник встревоженный Лоуренс:

— Фрэнк, что-то меня эта музыка смущает. Как вам она, нормально?

— Не волнуйтесь вы так из-за музыки.

Тут вмешался Техого.

— Эта музыка плохая, — сурово объявил он. — У меня есть хорошая. Ждите. Две минуты. Сейчас приду.

И он пошел к себе. В его отсутствие Рэймонд, наваливаясь на меня, нашептывал мне на ухо что-то о девушке Лоуренса. Что именно, мне никак не удавалось расслышать, но тон был добродушный, вкрадчивый, — по-видимому, какие-то остроумные замечания.

Тут вернулся Техого с целой горой кассет без коробок и немедленно уронил их на пол. Ритм изменился — стал более быстрым, энергичным, бездумным. Поразительно, но танцевать пошли все. Все, кроме Лоуренса. Сидя на моей кровати, он смотрел на нас с озадаченным, скорбным видом. Я поманил его, но он покачал головой.

Я сам себе дивился. Последний раз я танцевал, вероятно, на собственной свадьбе. А тут обнаружил, что прыгаю и машу руками в паре с самым неожиданным для меня партнером — Техого. Я едва узнавал в нем того зажатого, сутулого парня, который не столько ходил, сколько волок с места на место свои кости. Техого отлично владел своим телом. Оказался гибким и вертким, но самое удивительное — он был весел. Его ухмыляющееся, потное лицо казалось мне безумным, пока я не увидел в нем, как в зеркале, свое собственное.

В тот вечер с нами что-то случилось. Казалось, мы проломили собственными телами стену, которая обычно преграждала нам путь, не давала пошевелиться. Комната стала как цветок — то распускалась вокруг меня ядовито-пестрым бутоном, то вновь смыкала лепестки. Я был уже не я. Меня прорвало. Мной овладела хмельная раскованность, совершенно чуждая моей натуре. Я словно бы вознесся над своей привычной жизнью, увидел сверху, как она узка и ограниченна. Решил, что никогда не вернусь вниз, к прежнему существованию. Я знал: все мы навеки останемся здесь, на этой высоте, сохраним это умилительно-дружелюбное настроение, которое пролилось на нас, точно божественная благодать.

И тут все потянулись к двери. Кассеты были прослушаны, вино — выпито, Техого с Рэймондом звали меня к Маме Мтембу — еще выпить и потанцевать. Но я осознал: на сегодня с меня хватит. Голова у меня уже ныла. Я встал у двери, учтиво говоря всем «доброй ночи», словно я был хозяином, а они — гостями, которых пригласил я лично.

— Утром увидимся, — сказал я Техого, обнял его, почувствовал, как ходят под моими ладонями его узкие лопатки.

— Помните, — сказал Рэймонд. — Через два месяца вы будете иметь свою комнату.

— Он шутит, — сказал Техого. — Это неправда.

— Я уже не знаю, где правда, где неправда, — сказал я.

Опять хохот, беспричинный, чрезмерный. Затем комната опустела. В тусклом свете лампы я вновь узнал свое жилище, грязное, замусоренное. Из динамиков доносилось тихое потрескивание.

— Пойду отвезу Занеле, — сказал Лоуренс. — Через минутку вернусь.

Занеле, смущенно улыбаясь, засовывала одну из своих косичек за ухо. На меня она не смотрела.

— Возвращайтесь утром.

— О, не могу же я переложить на вас уборку. Это несправедливо.

— Отложим на завтра.

— Нет, нет, я сейчас вернусь.

Когда за ними закрылась дверь, я окинул взглядом мусор, сдвинутую с мест мебель. Ликование стало отступать. Неужели я только что пил и отплясывал, словно юнец, который мне в сыновья годится? Но чувствовать себя молодым было так славно! Зато Лоуренс Уотерс сквозь зыбкий туман моего нынешнего настроения выглядел старым, усталым, побитым жизнью. Почему он не хочет остаться у подруги на ночь?

Он вернулся минут через пятнадцать. Вопреки всем давешним разговорам про необходимость уборки, лишь покосился на разгром в комнате и бухнулся на свою кровать.