Добрый деловой человек - [71]

По полуразрушенной улице Шевченко Базанов направился в сторону старого центра города, к театру имени Алишера Навои. Тут царило страшное запустение, а неподалеку трактор сокрушал аварийный, подлежащий сносу дом, и бульдозер, толкая впереди себя пыльный бурун и кучу битых кирпичей, выравнивал площадку. Вокруг молча стояли люди. Со щемящим чувством тоски смотрели на то, что осталось от их уютных и казавшихся благоустроенными домов, которые, по правде сказать, не были ни очень уютными, ни очень благоустроенными. Просто много прожили и много пережили здесь люди, поэтому и дороги им были старые одноэтажные дома из сырцового кирпича, построенные еще при царе Горохе.

Тракторист, сдав назад, вылез через люк попить, стряхнул пыль, вытер белое, точно в муке, лицо, сказал:

— Стоит ли жалеть развалюхи? В самом центре столицы! Архитекторы небось небоскребы здесь уже планируют, недолго и ждать осталось.

Но шутка никого не веселит. Молча стоят ташкентцы.

Чуть дальше тяжелое пыльное облако закрывает экскаватор, забравшийся на кучу строительного мусора. Бульдозеры, словно зеленые гигантские жуки, подгребают к нему со всех сторон остатки разрушенных стен, заборов, сараев и кладовочек. Непрерывной цепочкой ходят под экскаватором самосвалы, увозящие за город на свалку бывшую улицу. Пыль стоит стеной. Подъезжает поливочная машина. Два могучих фонтана, пробивая красно-желтый туман, льются на бульдозеры, на людей и машины. Работа прекращается: шоферам весело — они плещутся в воде, как дети.

То тут, то там надписи: «Проход опасен», «Снос!», «Водитель! По проезжей части идут пешеходы»; многочисленные объявления и заявления: «Сима, мы переехали к Мише», «Набоковых искать в общежитии Желдоринститута», «Карапетяну звонить только на работу», «Ремонтирую обувь», «Зубной техник бывает здесь ежедневно с 14 до 16 часов»; письменное состязание в остроумии, даже чьи-то рисунки. И большие палатки — они уже повсюду. Глебу кажется, в них нынче вся ташкентская жизнь: человеческое жилье, учреждения, кухни, столовые, медицина, парикмахерские, мастерские, почта. Все здесь носит отпечаток временности, как на вокзале — на узлах и чемоданах, без всяких удобств…

Базанов вышел к гостинице «Ташкент». Новые, современные здания, обрамлявшие площадь у театра Навои, с честью выдержали удары стихии. Толпились покупатели у входа в Центральный универсальный магазин, бойко торговали продавцы газированной воды, мороженого, сластей, шашлыка и плова. Весело перемигивались разноцветные глазки светофоров на перекрестках. Позвякивал и скрипел на повороте переполненный трамвай. Непрерывным потоком двигались по улице автомашины. На скамейках вокруг фонтана беспечно дремали пенсионеры. Вокруг силомера и других аттракционов толпилась молодежь. Какое землетрясение, где? — казалось, говорила всем своим видом площадь.

Глеб сел в трамвай и сразу же окунулся в иную атмосферу. Ташкент жил землетрясением, думал о нем, спорил и ждал новой подземной бури. Шел общий разговор:

— Сегодня ночью так тряхнуло, что я с кровати сыграл.

— Загибаете: лично мы ничего и не почувствовали.

— Значит, вы просто далеко от эпицентра.

— Сами вы далеко! Подумаешь, четыре балла. Даже и собаки не завыли.

В разговор встревает молодой лобастый узбек:

— Мы с другом в чайхане пиво пьем, ноги в воду опустили — замечательно. А тут Он как тряхнет — смотрю, вода в Анхоре остановилась. Потом, конечно, дальше потекла. Испугался я, конечно: совсем дурак, думаю, стал, дивана-сумасшедший. Это ж надо такое увидеть. У друга спрашиваю. «Да, — говорит он. — Было — точно». И старики подтвердили.

Другой голос доносится сзади:

— Чую, толчок, за ним другой. Бегут женщины по лестнице, голосят. Я на площадку выскочил и на них: «Спокойно! Без паники!» И сам ору как ненормальный…

Базанов добрался до больницы, прошел в кардиологическое отделение, где его сразу узнали и бурно приветствовали нянечки и сестры, нашел доктора Воловика.

Лев Михайлович выглядел озабоченным, безумно усталым. Он тоже радостно приветствовал Глеба: приятно, должно быть, видеть своего недавнего пациента здоровым и бодрым. Правда, он тут же предложил «снять ленточку, чтобы удостовериться в своих визуальных субъективных наблюдениях», и получил решительный отказ, но не начал разговора, пока не измерил Глебу давление и не выслушал его самым внимательным и придирчивым образом. Оставшись будто бы довольным, Воловик тем не менее посоветовал Глебу при малейшей возможности покинуть Ташкент: толчки, ураганы, резкие перепады температур — все это вызвало в городе ухудшение состояния сердечно-сосудистых больных, возросло количество тяжелых случаев.

— А вы-то как, док?

— Врачу: исцелися сам! — Воловик криво улыбнулся.

— Может, вместе и поедем? — Глеб рассказал о больнице в Солнечном, о запроектированном медицинском комплексе, который будет построен за год; напомнил об их договоре.

Лев Михайлович опять улыбнулся, сказал:

— Знаете, когда был первый, семибалльный толчок и вполне могла начаться паника, ни одна наша санитарка, ни одна сестра не ушли от больных. А ведь каждая, уверяю вас, прежде всего подумала о доме, семье, детях. Разве могу я, врач, уехать из Ташкента? Сейчас, через месяц и даже через год? Кто знает, когда закончится эта история, дорогой Глеб Семенович? Так что верните, пожалуйста, мне мое обещание и будьте здоровы. А уж если мы будем здоровы — увидимся, конечно.