Добрый деловой человек - [69]

Глеб отвел Рахимова в сторону, стал советоваться. Юлдаш-ака предложил отвезти Базанова на улицу Мукими, к Тишабаю, но все-таки они решили, что не имеют права оставлять старуху с детьми. И машина нужна для перевозки книг. Глеб сказал, что сам как-нибудь доберется.

И действительно, добрался неожиданно очень легко и просто — вышел на Пушкинскую, поднял руку и остановил первую же проезжавшую мимо «Волгу». Сев на заднее сиденье, Базанов понял, почему ему повезло: рядом с шофером важно восседал его давнишний знакомый по геологическому тресту Валька Нагорный, ставший, как оказалось, ныне уже большим начальником в Министерстве геологии.

— Так что говорит наука? — поинтересовался Глеб.

— Сдвиг по Каржантаускому разлому — предположительно. Накопление напряжения вроде бы продолжается. Сейсмологи обещают затухающие толчки чуть ли не месяц. Возможны довольно сильные.

— Веселая перспектива.

— А! Никто ничего не знает! Куда тебя везти?

— На Мукими.

— По пути, — успокоился Нагорный. — Хочу, понимаешь, переодеться: сегодня футбол с белорусами.

— Неужели состоится?

— Как всегда — при любой погоде. Сделаем мы сегодня этих гавриков: «Пахтакор» не подкачает. Ты болеешь за «Пахтакор»?

— Болею, — сказал Глеб. — О чем ты говоришь…

Старый Тишабай стоял у зеленых ворот своего дома, когда подъехал Глеб. Можно было подумать, ждал его. Они обнялись.

— Как вы живете, отец? Все ли благополучно в доме? — Традиционный, согласно обычаю и этикету, вопрос прозвучал в нынешних условиях чуть странно.

Старик посмотрел на Глеба из-под густых бровей, хмыкнул в бороду, ответил, что дом выстоял и он чувствует себя хорошо, хотя не может чувствовать себя хорошо, когда тысячи ташкентцев трясутся, словно между горбов скачущего по пескам верблюда.

— Ер кимирлади — земля сдвинулась, — сказал старик. — Ее подкинуло, как крышку кипящей кастрюли. Аксакалы говорят: зильзилэ особое, такое раз в сто лет бывает. И если не сразу город разрушает, то очень долго трясет его, пока людей силы не оставляют и они не покидают город сами и не бегут в степь подальше от рушащихся стен.

Старик поинтересовался здоровьем и успехами Глеба, спросил, видел ли он Юлдаша, навестил ли семью Рубен-ака Пирадова, дом которого, как он предполагает, находится где-то в центре зильзилэ. Выслушав Глеба, объяснил, почему стоит у ворот, — договорился с соседом, тот шофер, большим грузовиком управляет, сосед должен приехать с минуты на минуту.

— Куда вы собрались ехать, отец? — удивился Глеб.

Старик снова хмыкнул в бороду:

— Недогадливым стал ты, сынок. Зачем спрашиваешь? Собрался я в дом Рубена-ака Пирадова, мир праху его. Сам говоришь, у женщин нет больше дома. У меня есть дом. Пусть живут у меня, здесь зильзилэ не страшно…

Дотемна Глеб перевез Сильву Нерсесовну, ее внуков и все, что уцелело из вещей и одежды. Спасение библиотеки также завершилось, но студенты, решив покопать и на следующий день, оставили возле развалин четырех-сменный пост.

Ануш вернулась ночью. Узнав обо всех событиях от археологов, чуть успокоилась и осталась вместе с ними, но заснуть не могла, промучалась до утра, проплакала. Ей почему-то казалось, что уничтожение дома быстро сотрет в памяти людей и воспоминания об ее отце, что некуда будет приходить друзьям его, что никто уже, и она в том числе, не сядет за его письменный стол, не откроет его любимую книгу, не обмакнет перо в его чернильницу… Начиналась новая и совсем нелегкая полоса в ее жизни. Потеря дома, имущества, предстоящий развод с мужем, на который она наконец решилась. Хорошо, что Глеб случайно оказался в Ташкенте. Она всегда чувствовала себя сильной, когда он бывал рядом, ее советчик и товарищ. Она всегда считала его другом и старшим братом — с тех пор как пришел он в их дом еще в военном голодном году, разыскивая Рахимова, — хотя после его болезни и отъезда они почти не виделись и не писали друг другу, заменяя письма, на которые всегда не хватало времени, пятиминутными телефонными разговорами. А что телефонный разговор? Пока докричишься, узнаешь, что здоров, и ответишь, что они все здоровы, — и конец разговору.

…Рано утром Ануш поехала на улицу Мукими. Грозный сейсмический ураган пронесся над центром города. Повсюду Ануш увидела обвалившиеся, накренившиеся и упавшие стены, беспорядочное переплетение стропил, проводов, водопроводных и газовых труб в обезлюдевших дворах, обгоревшие, обуглившиеся балки — тревожное и страшное запустение. И общая трагедия помогла ей пережить свою, маленькую, показавшуюся совсем уж ничтожной, когда она, приехав, увидела, с какой заботой относятся к ее матери и детям Глеб, старый Тиша и Юлдаш Рахимович, который на старенькой своей «Победе» оказался тут раньше всех.

Толчки продолжались.

Вечером, когда они сидели у телевизора и смотрели из театра Навои закрытие белорусской декады, по экрану пошли вдруг какие-то странные волны, темные и светлые пятна. На какой-то миг. Но председатель собрания продолжал свое выступление.

— Смотрите, люстра! — воскликнул Рахимов.

— Зильзилэ, — сказал Тиша. Громадная театральная люстра качалась. Странно, никто из них не почувствовал даже и слабого толчка…