Добрый деловой человек - [54]

— Это чтоб все под рукой было? — выкрикнул Яковлев.

— Совершенно справедливо! — обрадовался Попов. — Ядро микрорайона — это комплекс общественных зданий: школа, детские учреждения, торговый центр, все в радиусе триста — четыреста метров… Я не говорю об озеленении и обводнении микрорайона. Это особая тема. Во многом это еще планы. А время у меня кончилось. Все, товарищи, все! Да и воды, насколько я осведомлен, у вас еще нет. Я закругляюсь. Проведете воду из Карадарьи, поговорим.

Улучив момент, к Попову подошел Милешкин. Взял под руку, отвел к окну, заговорил с несвойственным ему излишним восторгом:

— Вашим микрорайоном, коллега, я поражен и распропагандирован! Выразительно, целесообразно, просто, все очень просто! Если строители не подведут вас, как подвели меня поначалу, победа на всех уровнях очевидна. Я поздравляю вас, поздравляю!

— Спасибо, спасибо, коллега, — чуть растерявшись от неожиданного натиска и забыв имя и отчество Милешкина, пожал протянутую руку Попов.

— И как умело прячете вы мой первый квартал, — продолжал столь же восторженно Милешкин. — Питерский стиль! Нам сто лет учиться у вас.

— Ну что вы, право, — Попов чуть отступил. Он все еще никак не мог вспомнить имя и отчество Милешкина и от этого чувствовал страшное неудобство.

— Нет, нет, не говорите! — наступал Милешкин. — Ваш опыт застройки в условиях пустыни достоин внимания и изучения. Его и станут изучать, увидите! Я первый своих работничков привезу сюда учиться.

— А вы что же, уезжаете? — Явно тяготясь беседой, Попов старался переменить тему.

— Конечно, конечно! Рядом с вами… Что мне делать тут?

— Ну, вы уж совсем… Забичевали себя, коллега. Зачем же так?

— Уезжаю, уезжаю! Получено наконец распоряжение — институт отзывает. Два дома последние без меня доведут. Так что возвращаюсь… Не со щитом, не со щитом, Кирилл Владимирович! Но, надеюсь, увидимся, увидимся. Очень бы хотелось приехать как-нибудь, посмотреть все в камне и кирпиче, если вы разрешите. Посмотреть, поучиться.

— Да мне что! Приезжайте, смотрите! — Попов начинал окончательно терять терпение. И тут же снова обрел спокойствие и даже улыбнулся про себя удовлетворенно: вспомнил, Милешкина зовут Алексей Алексеевич, — что может быть проще! — и сказал любезно: — Может, вы нашим товарищам тут кое в чем поможете? Подскажете, посоветуете, Алексей Алексеевич.

— Непременно, непременно! — обрадовался Милешкин. — Не смею вас задерживать, Кирилл Владимирович. — И он поклонился, торопливо потирая руки, словно умывая их.

Богин внезапно изменил обычной ежевечерней привычке проводить час-полтора у селектора. Он решил дать прием в честь ленинградских архитекторов — познакомиться поближе, поблагодарить за работу, поднять бокал шампанского за Солнечный. Позвал он и человек двадцать своих, из руководства. Собрались в столовой. Распоряжался всем Шемякин. И, надо отдать ему должное, за короткий срок, отпущенный начальником стройки, сумел он организовать все по самому высшему разряду — икра, рыба, буженина и сервелат, огурцы и редиска, коньяк и шампанское, минеральная вода «ташкентская». А на улице шашлычник уже мангалку раскочегаривал. Всего понемногу, но есть все, все красиво, без суеты, спокойно. Вот он какой, Шемякин. И еще пошутил, столкнувшись в дверях с Базановым: «Мы, снабженцы, без утвержденных проектов работаем. Не архитектура: тут головой думать надо». Самоуверенный, неприятный, но ведь нужный, временами просто необходимый. Живучий — кинь в воду, он и там через день-два приспособится, брось со скалы — полетит, крылья отрастут.

Сначала за столом было чинно, торжественно-тихо. Царила атмосфера предупредительной вежливости. «Мы тоже не лыком шиты, — говорили, казалось, строители. — Не забурели тут, в песках, знаем, в какой руке вилку держать». А архитекторы старались выглядеть этакими рубахами-парнями и свойскими девахами и тоже вроде бы подчеркивали: «А мы и не думаем заноситься, хоть мы из Питера и городишко мы вам спроектировали — будь здоров».

Постепенно обстановка менялась. Уже произнесли несколько тостов, уже говорил сосед с соседом и летели реплики-шутки через стол и возвращались обратно, словно теннисные мячи. И все усиливался общий гомон, и накурили порядочно. И тут встал Попов, снял очки и, решительно потребовав внимания, предложил выпить за Базанова Глеба Семеновича, за одного из тех, кому пришла идея создать наконец хороший город «с нуля», перебороть все попытки архитекторов и строителей соорудить очередной блочный ширпотреб… Высказавшись, Кирилл Владимирович вскинул на лоб очки и спросил:

— А интересно, как и когда впервые пришла вам в голову идея Солнечного, Глеб Семенович? Вы вот геолог, все в землю смотрели. А тут — город солнца в небе увидали. Расскажите. Столько раз мы говорили, а про это никогда.

Морозова поддержала шефа. И все закричали разом, требуя ответа, будто ответ этот имел для всех наиважнейшее значение. И даже Богин, благосклонно обняв Базанова за плечи, сказал, будто разрешая:

— Давай ответ, парторг, раз гости требуют.

Чуть-чуть подумав, Глеб встал.

— Лет двадцать назад я был в этих местах. Целый день мы ехали по иссушенной солнцем, задыхающейся от жары пустыне. И именно здесь, где мы с вами пируем, остановились у юрты чабана. Помню, как заставил меня думать над его судьбой черномазый пятилетний малыш, сын нашего гостеприимного хозяина. Он смотрел на гостей, редких в этих краях, с любопытством. Наша аппаратура вызвала у него желание все крутить и трогать. Моя сумка, пикетажная книжка, молоток, компас — все было исследовано и ощупано досконально. А я думал: где он будет учиться, этот малыш, когда вырастет, если не захочет покинуть отца, мать? И когда он увидит первый кинофильм? И доведется ли ему подойти когда-нибудь к библиотечным полкам? Или броситься с вышки в бассейн, ударить мячом по воротам? Стать к станку? На много километров вокруг не было жилья. Колодец с горько-соленой водой, древний, как бурдюк, который в него опускали; отара овец; лохматые собаки с теленка, тяжко дышавшие от зноя; яростное солнце над головой — неужели это весь мир, в котором будет жить маленький мой современник? Скромный комфорт юрты — с тенью над головой, с поднятой кошмой, чтоб обдувало сквозняком, с пиалой терпкого и горького зеленого чая — казался после нашей раскаленной машины блаженством. Но мы уедем, а они останутся здесь. На месяцы? На годы? И этот молодой еще чабан с суровым лицом, и его жена в ярко-красном до пят платье, и этот черномазый, удивленный до восторга малыш? Для жизни всего этого в прошлом забытого богом края появление здесь такого города, как Солнечный, — великое благо… По-прежнему, конечно, будут бродить в пустыне бесчисленные отары овец. Но, приезжая в город, люди почувствуют современный темп и размах жизни. И не может быть, чтобы это не оказало на них никакого влияния. Вот как возникли мои мысли о городе. Ну конечно, и собственная жизнь. Ведь нас много, бродяг! Подумайте, посчитайте, сколько людей спит бо́льшую часть своей жизни в палатках и мешках, сколько людей моются потом, а бреются шилом. Разве и им противопоказан настоящий город, где будут их семьи, откуда они — радостные, отдохнувшие — поедут на работу, пойдут в самый дальний маршрут. Спасибо вам, товарищи. Вы придумали и рассчитали этот город. Остается только его построить…