Добрый деловой человек - [29]

— Нет, чепуха. Не люблю пижонской манеры приклеивать ярлыки к незнакомым людям.

— Я не пойду сегодня к Осе.

— Надеюсь, не из-за меня?

— Отчасти из-за вас, но главное — надоело. Каждый раз одно и то же: крутится пленка, поет самодеятельный бард, ведутся разговоры с приклеиванием ярлыков, как вы изволили выразиться, разматывается легкий флирт. Вы у себя там отвыкли, наверное, от подобного времяубивания?

— Я не привыкал к нему никогда.

— Так я и думала. Хотите к Осе?

— Только по приговору народного суда.

— Так я и знала. Значит, будем гулять, — и добавила после некоторого раздумья: — Я скажу вам, только вы не обижайтесь, пожалуйста, ладно? Я ждала вас потому, что, когда вы шли, когда мы вас догнали, у вас был вид страшно одинокого человека, которому некуда идти.

Глеб ответил вопросом:

— И вы предлагаете мне развлечься?

Это прозвучало грубовато. Оба почувствовали, что их разговор начинает принимать какое-то странное направление, к которому ни она, ни он не стремились, — и замолчали.

— Извините, — сказал Глеб первым.

— Вы колючий, — сказала она. — Острая, пустынная колючка. Да и я… Давайте начнем наш разговор сначала, на другой волне. Взаимно вежливо. Вы гуляете? Разрешите присоединиться к вам?

— Я буду очень рад. Сегодня прекрасный вечер.

— Сегодня прекрасный вечер, — сказала она. — Пошли.

— Разрешите взять вас под руку, Наталья Петровна?

Она ответила, подражая его интонации:

— Сегодня совсем не скользко, Глеб Семенович. Не стоит.

Они посмотрели друг на друга.

— Торжественно обязуюсь спрашивать только о пустыне, — сказала она.

— Торжественно клянусь спрашивать только о Ленинграде, — сказал он. — Не быть назойливым, не ухаживать за вами.

— Убейте меня, если я дам вам хоть малейший повод.

Глеб стал рассказывать ей о стройке — и увлекся. Как начинали они на пустом месте — ставили первую улочку из вагонов; с каким трудом забрасывали первое оборудование; как двенадцать тракторов, цугом впрягшись в санный прицеп, потащили по песку стотонный вагон дизельного энергопоезда, как выбирал трассу и руководил всей этой ювелирной операцией бригадир Лысой, первостатейный тракторист, потому как малейший перекос саней — и энергопоезд опрокидывается, а лежать ему тут долго: поднять его нечем. Все надо было делать сразу, одновременно — город, станцию, карьер, пути-дороги. Каждый день чего-то не хватало — специалистов, материалов, технической документации. Главный лозунг — «вперед, только вперед, назад оглядываться некогда!» — тоже был необходим тогда.

— И, конечно, призывы к романтике? — спросила Морозова.

— В самые первые месяцы, — ответил Глеб. — Но вскоре мы, представьте, перестроились. Прекрасное слово «романтика», но затерли его, а безобразия, неорганизованность нашу привыкли им прикрывать. Как еще бывает? Кинули людям палатки, а за брезентовым пологом минус сорок — романтика! Не привезли вовремя продукты, люди грызут сухари с ягодами или на одних песнях в маршрут идут, жара — тоже романтика! А производительность труда у таких романтиков? Как призыв романтика — понятие незаменимое, но, если ежедневно служит оно для прикрытия равнодушия, превращается в нерентабельное, неэкономичное понятие. Надо, чтобы строитель отлично и в тепле выспался, калорийно поел и работал в удобной спецодежде. Тогда у него и трудовые показатели будут. А как у нас строителя агитируют? Построим дома — и палатки забудем, по-человечески заживем! Забывая при этом, что строители соорудили объект, закончили жилища и на другую стройку — опять в палатки и бараки. Да еще и с семьями, с детьми. Вот она — изнанка романтики!

— А ведь вы недавно стали партийным работником, Глеб Семенович?

— Как вы определили это? Неопытен?

— Почему же? Женский глаз остер. Не хватает в вас непререкаемости, что ли.

Он не понял, шутит она или говорит серьезно, и промолчал. А она спросила:

— А раньше вы были геологом?

— Геологом.

— А еще раньше?

— Солдатом.

— Так я и думала. В чинах войну закончили?

— Да, сержантом.

— Смотрите-ка…

— А вы?

— У меня все просто: дитя блокады, но с относительно благополучной судьбой. Потом школа, потом — с перерывом по некоторым обстоятельствам — ЛИСИ[1] и проектный институт Попова, известный вам.

— Безвыездно?

— Не ужасайтесь и не стройте стереотипа: приспособленка, мол, не хочет оставлять Северной Пальмиры. Опять у меня все просто. Есть сын, Антошка. Сначала был маленький — не оставишь. Теперь — уже не маленький — и подавно не оставишь… Ой! — спохватилась Наталья Петровна. — Мы же договаривались! Я нечаянно. Бейте меня!

— Я оставлю за собой это право, — пошутил Глеб. — А вот вопрос по моей теме. Где поблизости можно перекусить, знаете?

— Знаю.

— Вы не поужинаете со мной? Очень захотелось мяса. Какое-нибудь тихое место. И уговор остается в силе. По куску мяса съедим, поговорим про Питер и пустыню и разойдемся. — И поспешно поправился: — Я, конечно, довезу вас домой, Наталья Петровна. Согласны?

Она кивнула. Подумала: с ним интересно.

Они шли по Кировскому проспекту. Народу в этот час было уже повсюду полно. От светофора к светофору, срываясь с места, неслись, как стадо разгневанных носорогов, машины и автобусы. Короткие очереди, по трое-пятеро любителей выстраивались у газетных киосков в ожидании «Вечерки». На подходах к кинотеатру спрашивали, нет ли лишнего билетика, — первый день в городе демонстрировался итальянский боевик.