Добрый человек из Берлина - [2]

Как нам часто не хватает этого доброго, ободряющего слова, как редко мы его слышим от других и произносим сами! Потому так и тянемся к нему. Если вам случится оказаться на штралевской пьесе, оторвитесь на минутку от сцены и поглядите украдкой на своего соседа. Вы непременно увидите, как разглаживаются угрюмые складки вокруг его рта, как добреет лицо, как оживают глаза. И пусть эффект этот преходящ, пусть истины, преподносимые пьесой, запомнятся не навечно — не есть ли один этот положительный заряд — «чувства добрые, пробуждаемые лирой» — уже цель и результат подлинного искусства? И сколь ничтожно мало людей, способных давать веселую «продукцию», то есть способных увидеть жизнь совсем с другой — светлой, оптимистичной — стороны, увидеть жизнь, в которой, говоря словами поэта, «и невозможное становится возможным». Штралю это дано.

Почти все его комедии замешены на каком-то чуде, или, скажем так, на том, чего в жизни не бывает: новейшие Адам и Ева предстают перед судом, который должен решить, имеют ли они право на брак («Адам женится на Еве»); партийный секретарь Маттес в захолустной деревушке Труцлафф творит, подобно Иисусу Христу, чудеса, что воспринимается приехавшей с инспекцией представительницей обкома Ангеликой несовместимым с обликом партийца («Пьянящий запах свежего сена»); дуралей и чинуша Штоцек случайно расколдовывает в доме отдыха сказочного принца, просидевшего пятьсот лет в крепостной стене («Арно Принц фон Волькенштейн»); обыкновенная земная девушка Михаэла предпринимает путешествие в рай, где встречается со вконец обюрократившимися святителями, погрязшими в ведомственных склоках и палец о палец не ударяющими, чтобы спасти Землю от надвигающейся ядерной катастрофы («Визит в небесную канцелярию»); фанатик-маньяк изготавливает в домашних условиях атомную бомбу и шантажирует ею мир («Испытание фактом»). Но так же неизменно, как эти пьесы начинаются с чуда, чудом они и кончаются, только чудом уже вполне реальным: чудом преображения человека. Повзрослевшими и поумневшими выходят из зала суда недавно еще совсем по-детски беспечные Адам и Ева, тает лед догматизма в Ангелике, не узнать Штоцека, повернувшегося лицом к жизни, наконец-то осознают важность сохранения мира на Земле райские небожители…

В предисловии к пьесе «Арно Принц фон Волькенштейн» Штраль написал: «Будучи современной комедией, эта пьеса не требует исполинской личности героя (в отличие от трагедии, где зачастую необходимы даже двое таких: один — чтобы побеждать, другой — чтобы гибнуть). Победителем здесь оказывается человеческое, которое отнюдь не жаждет крови, когда сталкивается с чем-то отрицательным. Ему, человеческому, достаточно одной лишь перемены к лучшему. Или хотя бы надежды на перемену».

Предпосланное конкретной пьесе, это признание драматурга может быть перенесено на все его творчество и истолковано как художническое кредо, суть которого сводится к глубокому и не-тускнеющему понятию: гуманизм.

При всем при этом несколько лет назад мы бы назвали комедии Штраля «острыми», «на грани проходимости», а иные и вовсе «непроходимыми» — до того они густо наперчены, обтекаемо говоря, социально-критическими репликами и монологами. Сидящий в нас внутренний цензор непременно бы восстал, наткнувшись в пьесе, допустим, на такое место, где персонаж, высокопоставленный ответственный работник, рассказывает на отдыхе политический анекдот («А это слыхали? Встречаются Хонеккер, Брежнев и Картер…»), или прочтя такой вот афоризм: «В идеологии доблестный работник предпочтет не срывать яблоко, а дождаться, пока оно упадет само. А потом еще и удивляется, если оно окажется червивым». Ныне же наш избалованный гласностью читатель едва ли будет этим потрясен. Значит ли это, однако, что пьесы Штраля теперь «не звучат»? Конечно же, нет. Ибо дело вовсе не в том, чтобы взять ноту повыше, а в том, чтобы голос был крепок и мелодия хороша (кстати, в бесплодности такого состязания по части «остроты», кажется, уже убедились наши театры, бросившиеся поначалу вдогонку за газетной публицистикой, но вскоре понявшие, что им все равно не угнаться). Как и прежде, предметом исследования для театра, для подлинного искусства остаются три бескрайних поля: человек, общество, мир. На этих полях от сотворения мира и по сей день идет вечное сражение между добротой и бездушием, порядочностью и подлостью, разумом и глупостью, жаждой социального обновления и желанием держать общество в железном корсете, борьба между идеей всечеловеческого братства и маниакальной тягой к мировому господству. Вечные темы… Да, Штраль пишет о них. Но его произведения, произведения нашего современника, гражданина социалистической страны, исполнены для нас абсолютной конкретики. И для всех нас, кто болеет за перестройку, Штраль — единомышленник и союзник, каким бы годом ни были датированы его пьесы.

В заключение несколько слов о составе данного сборника. В нем отобрана лишь малая часть написанного Штралем, наиболее известные его вещи. За рамками остались проза, стихи, сценические миниатюры, но, хотелось бы надеяться, вскоре и они станут достоянием русского читателя. При всем ограниченном объеме книги мы хотели — пусть размашистым пунктиром — показать Штраля в развитии, начиная с его драматургического первенца, пьесы «Адам женится на Еве», по сей день идущей с аншлагом в театрах ГДР (с 1969 года!), и кончая поздней монодрамой «Испытание фактом». Это уже другой Штраль — саркастичный, склонный к гротеску, заметно посерьезневший.