Добрые и сильные - [10]

— Заткнись, Илья! — закричал один из оперативников, красный, со вздувшимися на шее венами. — Идем, Володя, идем.

— Велика важность, что мы с ней по ковру покатались! — кричал, забыв все, Задохин. — Сам виноват. Она у тебя недержанием страдает, такой только на панель, а не мужа неделями ждать. Да еще и с такой рожей.

— Заткнись, — теперь уже закричал другой оперативник. — Пусть меня посадят, но я тебя из окна выброшу.

Сам Медведев молчал и только тяжело дышал, пытаясь сбросить с себя трех оперативников. И они, задыхаясь от напряжения, еле сдерживали его.

— Хочешь показать, какой ты добренький? А ты не добренький, ты — дурак, кретин, идиот!

Как не странно, последние слова охладили обоих. Задохин перевел дыхание, оглядываясь и ищи поддержку. А Медведев, перестав двигаться, попятился, поддаваясь напору. И постепенно так, отступая, оказался на пороге, и, споткнувшись о него, быстро вышел.

В коридоре он, освободившись от державших его рук, полез в карман за сигаретами. Один из оперативников вернулся в кабинет за папкой.

— Куда теперь, Володя? — спросил второй, протягивая руку к его пачке.

Медведев дождался, когда он возьмет сигарету, предложил третьему и так и остался с пачкой в руке, в другой руке разминая сигарету.

— Надо в спорткомитет, потом в тюрьму, на допрос, — вялым голосом ответил он, и тут вернулся третий оперативник с папкой.

Медведев протянул ему пачку, а у него взял папку и первым пошел к выходу.

— Брось, Володя, уже полгода, как ты развелся, — начал, доставая сигареты, оперативник.

— Ладно, забыли, — отозвался тот, перекладывая папку из руки в руку и на ходу закуривая.

— У нас одна машина, как быть?

— Тогда вы езжайте в тюрьму, туда должен уже приехать Меркулов из прокуратуры, а я своим ходом доберусь до спорткомплекса. А оттуда — сразу к вам.

— Идет, капитан. До встречи.

— Пока.

И Медведев прошел к главному выходу, а трое остальных свернули во двор к гаражу.

Глава 6

Вечером все четверо поехали искать таинственную Ферганскую улицу и дом с номером 94, где жил Сергей Сидоренко с женой и ее бабушкой.

— А сколько ей лет? — спросил один из парней, когда они, остановившись у подъезда, вышли из машины.

— 80, — ответил Медведев, захлопывая дверцу.

— Я, пожалуй, останусь с машиной, — закрывая было дверцу, проговорил водитель и снова открыл ее. — А то еще разберут по запчастям.

— А что мы ей скажем? Что внучка…

— Я тоже останусь, капитан, у меня нога еще болит, подниматься по лестнице.

— Володя…

— Что?

Мимо них прошла маленькая сухонькая старушка, согнувшись под тяжестью тощей старенькой сумки, и все четверо парней попятились, прижимаясь к машине. Вокруг играли дети, ходили взрослые, но они не замечали никого, следя глазами за старушкой.

Та прошла первый подъезд, второй, третий, и свернула за угол.

— Прости, капитан, я не могу, — опуская голову, проговорил третий оперативник. — Ты пойдешь?

Медведев тоже опустил голову и отвернулся.

— Может не нужен он, этот паспорт? — с надеждой спросил самый молодой из них, облокачиваясь на крышку машины.

— Нужен. Без него не дадут справку из ЗАГСа.

— На хрен она?

— Для кладбища. Я узнавал.

— Может Кононов поможет? Он мужик с понятием.

— Поехали, а? Что толку стоять. Все равно никто из нас туда не пойдет. Даже под автоматом.

Кононов им помог. Он просто договорился с директором кладбища, который панически боялся всех представителей правоохранительных органов и не без причины, взял под свою ответственность, поклялся мундиром и все устроил. Медведеву только осталось оплатить могильщиков, заказать гроб и памятник. На это ушли почти все деньги, которые он получил за свою машину.

А на следующий день были похороны. Это были необыкновенные похороны, когда 15 мужиков, мрачных и неразговорчивых, в микроавтобусе и милицейской «Ладе» ехали следом за грузовиком с гробом восемнадцатилетней девочки, так хотевшей стать матерью. День хмурился под стать их настроению и, казалось, солнце никогда не выйдет из-за туч.

Полковник был в своем вечном мундире и когда вышел, оставил фуражку на сидении. Ветер трепал его короткие редкие волосы.

— Вы уж выручите, если докопаются, — ныл возле него директор кладбища. — У меня же проверки.

— Я сказал уже, — коротко бросал тот, отходил, но директор снова приближался к нему.

Парни сняли тем временем гроб и поставили его рядом с ямой.

— Ну, прощаться надо, что ли? Эх, девочка, мало ты пожила.

— Носит же земля такую сволочь.

— Все-таки надо было привезти ее мужа.

— Откуда, из-под капельницы, что ли? И в наручниках?

— Его врач держит на успокоительных, я узнавал.

— Прощай, сестренка. Давить надо таких гадов.

А кто-то просто закурил и отвернулся.

Умершая лежала в гробу у их ног, в новом платье, которое купили для нее парни, и оно обтягивало ее, так что живот выпирал, как круглый аккуратный мяч, в котором окостенел пятимесячный эмбрион, и даже белое покрывало не скрывало его.

— Давайте, забивайте, — вздохнув, проговорил полковник. — Вот так, дочка: живет человек, живет, а потом могилу ему выроют. У всех конец один.

Крышку гроба подняли, заколотили гвоздями. Гроб опустили в могилу и забросали землей: сначала комками, пригоршней, а потом — лопатой.