Добровольный узник. История человека, отправившегося в Аушвиц - [12]
Тем временем группа Витольда начала устраивать акции против польских коллаборантов. Ими были в основном этнические немцы, которых в Польше насчитывалось не меньше миллиона человек. «В любой общине есть те, кто не испытывает угрызений совести, стремясь облегчить себе жизнь или донося на надоевшего мужа, жену или любовницу», — заметил один из подпольщиков. Какими бы ни были мотивы доносчиков, эти люди представляли реальную угрозу для подполья, и их следовало устранять[73].
Информаторы часто собирались в подвальном ночном клубе рядом с улицей Новый Свет. Клуб назывался «Кафе Бодега». Заведение принадлежало польке, но она была женой итальянского посла, поэтому клуб не закрывали, несмотря на то что там играли джаз, который и привлекал посетителей. Отвращение Гитлера к «музыке негров» было хорошо известно, но официально джаз не запрещали, и гестапо мирилось с «Кафе Бодега». Темный и шумный зал клуба служил идеальным местом для встреч с информаторами — встречи проходили у барной стойки или за столиком рядом с эстрадой[74].
Люди Витольда устроили небольшой наблюдательный пункт над типографией напротив входа в клуб. Они следили за посетителями и фотографировали вероятных информаторов. Кроме того, они работали с персоналом клуба и выясняли, какие разговоры удалось подслушать. Время от времени они подсылали к гестаповцам ложных информаторов, которые доносили на настоящих коллаборантов, обвиняя их в каком-нибудь выдуманном преступлении. В «Кафе Бодега» теперь часто можно было увидеть, как наряд гестаповцев тащит наружу протестующего «стукача». Руководителем и барабанщиком джаз-бэнда был Джордж Скотт — сын афроамериканца и польки, которые познакомились, работая в цирке. Мелодии джазового оркестра звучали одна за другой, не замолкая ни на минуту[75].
Джордж Скотт со своим джаз-бэндом. Ок. 1941 года.
Предоставлено Национальным цифровым архивом Польши
Весной Витольд наконец получил известие, что Мария с детьми приехала к матери в Острув-Мазовецку. Он сразу же сел в один из тех дряхлых автобусов, которые редко подвергались досмотрам немцев, и поспешил к семье. С тяжелым чувством выслушал он рассказ Марии об их бегстве и о ситуации на востоке страны, оккупированном Советским Союзом.
Советские власти депортировали поляков в Сибирь и Среднюю Азию. Накануне Рождества Марию предупредили, что их скоро арестуют. Она быстро собрала самые необходимые вещи и сбежала на подводе, бросив на произвол судьбы их пса Нерона. Почти всю зиму Мария с детьми пряталась у друзей в Крупе. Когда морозы ослабели, они сели на поезд, который шел к новой границе между Советским Союзом и Третьим рейхом. Мария надеялась добраться до дома своей матери. В маленьком городке Волковыске, в 30 километрах от границы, их остановила советская милиция. Марию увели на допрос в подземный бункер рядом с железнодорожной станцией, а детям пришлось ночевать в ратуше неподалеку. Марию выпустили на следующее утро, у нее отобрали все деньги и обручальное кольцо. Все это время восьмилетний Анджей сидел в оцепенении от страха и холода[76].
Они добрались до двоюродного брата Марии, который жил в соседнем городе, отдохнули неделю и предприняли новую попытку пересечь границу. На этот раз они заплатили проводнику, и тот ночью провел их через пограничную линию. Ночь была морозная, полная луна освещала пустынную, продуваемую ветром местность. На половине пути Анджей споткнулся, упал на моток колючей проволоки и зацепился за него своим овечьим полушубком. Пытаясь освободить Анджея, они попали в луч немецкого прожектора. Их поймали, но им повезло: пограничники не проявили к ним интереса и отпустили их[77].
Когда они добрались до Острув-Мазовецки, Мария увидела, что город опустошен: таковы были последствия применения нацистской расовой политики. Ей рассказали, что 11 ноября немцы отвели 364 еврея — мужчин, женщин и детей — в лес за городом и расстреляли. Этот расстрел стал одним из первых подобных массовых убийств. Место казни находилось всего в полутора километрах от дома матери Марии и примыкало к семейному саду, где любил играть Анджей. (Ему запретили ходить туда, но он все-таки не послушался и нашел среди деревьев промокшую кепку маленького мальчика[78].)
Витольд сделал все возможное, чтобы обустроить быт семьи, а затем поспешил в Варшаву с новым срочным делом. В Варшаве Витольд узнал, что Ян увлекся антисемитскими настроениями. Витольду было известно, что Ян собирается издавать новостной бюллетень от имени их организации. В подполье выходило много изданий самых разных политических оттенков — в 1940 году издавалось восемьдесят четыре наименования. Ян планировал посвятить свой бюллетень моральным принципам Сопротивления[79].
Витольд не возражал против этой идеи и даже помог организовать один из пунктов раздачи листовок в продуктовом магазине на улице Желязной, где он тогда жил. Но в первых же выпусках «Знака» он увидел статьи, словно перекочевавшие из манифестов довоенных правых групп: пафосные речи о Польше для поляков и о создании истинно христианского государства. Подобные заявления слишком сильно напоминали взгляды ультранационалистов, которые считали нацистскую оккупацию одним из способов навсегда избавиться от евреев
