Добровольцы - [43]

Вечером читал свою беседу с де-Ровером в театре. Публика, по словам С.М. Шевлякова, слушала весьма внимательно. Сергей Николаевич пригласил меня еще раз повторить «беседу» в мечети Теке у корниловцев (юнкеров). Таким образом, приезд милейшего де-Ровера дает мне целую лиру двадцать пиастров. Опять приходится повторить – голь на выдумки хитра. Вечером подполковник Пезе де-Корваль рассказал мне интересную картинку из нравов нашей «самой свободной в мире армии». «Товарищ министр» (так Керенского именовал даже командир Гвардейского корпуса) говорил зажигательную речь войскам. Солнце Галиции пекло невыносимо; революционный министр снял сначала френч, затем положил на голову мокрый платок, и наконец над ним водрузили огромный зонтик, взятый услужливым солдатом у проходившей сестры милосердия.

26 июня. Сегодня чувствую себя совсем хорошо. Только во рту еще скверное ощущение и аппетита почти нет. Я получил еще одно дополнительное питание. Земсоюз дал мне (как ослабевшему лектору «У.Г.») карточку на неопределенное время. Это дает мне возможность подкармливаться на питательном пункте Союза. Школьный дополнительный паек с сегодняшнего дня я отдаю П. де-К. и К. Думаю, что никто не будет за это на меня в претензии.

По вечерам в нашем «сером доме» порой пахнет кровью, и сильно пахнет… Вчера капитан Д. вспоминал бой под Белой Глиной в 1918 году во время второго Кубанского похода. Шли по-добровольчески – без разведки и охранения. Совершенно неожиданно напоролись на большевиков. Те открыли страшный пулеметный огонь. Началась паника, и погибло больше 250 человек. На следующий день после нашей контратаки полковника Жебрака, не имевшего одной ноги, нашли замученным. Красные отрезали ему другую ногу, выкололи глаза. Одного кадета живым сожгли на костре[82].

С нашей стороны расплата была жестокая – из пулеметов расстреляли больше 3000 человек пленных[83].

Сегодня вечером мы долго спорили – было различие между нами и большевиками в смысле расстрелов или нет. Все-таки большинство нашло, что издевались мы меньше и реже. Впрочем, всякое бывало. «Чека» не было, но отдельные чекисты были.

27 июня. Читал сегодня «Американские журналы о Совдепии». Жаль, что приходится пробавляться всякой чепухой, так как серьезного материала, благодаря упорству С.В.Резниченко, нет. Читал я сегодня, по-моему, неважно – без подъема и, сам не знаю почему, берег голос. Публики было очень много. Привлек ее, я думаю, полковник Савченко, читавший «Итоги Национального съезда».

Наша гауптвахта (вернее, 4 «губы») работает вовсю. Больше всего народа сидит за позднее хождение по городу. Никто особенно не бранится, так как все понимают, что иначе порядок поддерживать невозможно. Получается все-таки смешная картина – совсем как в былые времена в военных училищах. Установилась такая приблизительно норма наказаний – за гуляние после 23 часов без дамы (предполагается, что человек мог случайно поздно возвращаться) – 3 дня ареста, с дамой (смягчающих обстоятельств нет) – 5 дней. В экстренных случаях норма повышается до 15 дней. На днях генерал Штефон был в театре. Сзади уселась компания пьяных греков. Они шумели и демонстративно обкуривали генерала. В результате, как говорят, заведующий театром, полковник Л., дежурный плац-адъютант и дежурные чины контрразведки за непринятие мер посажены на восемь суток[84].

28 июня. Вечером читал в «Теке» у корниловцев. Какое-то особое настроение охватывает меня, когда я читаю юнкерам – особенно здесь, в старой мечети Теке. Сквозь окна, затянутые мешками, под расписные своды пробиваются ослепительно яркие лучи южного солнца. Тихо. Только на соседнем платане неумолчно звенит цикада. Покинутый храм чужого Бога, но все-таки есть какая-то жуткая торжественность в этом здании.

Порядок идеальный. Видно, масса труда положена юнкерами. Трогательная подробность – в помещении каждой роты, отделенном от центральной залы щитами из одеял – памятные доски с именами убитых товарищей… Но все-таки, какая разница между юнкерами моего времени (очень недавнего – 1915 г.) и теперешними. Тогда были веселые, буйно-жизнерадостные юноши. Сейчас – точно послушники строгого монастыря, облеченные в военную форму. Видно, долгое соседство со смертью не проходит бесследно. А мои слушатели, отлично выправленные, чистенькие, с бледными, строгими лицами – сколько раз им пришлось смотреть в лицо смерти. Почти на всех георгиевские кресты, а их с таким трудом давали на Гражданской войне и так дорого они стоили. У одной из стен маленькая церковка. Все иконы написаны акварелью юнкерами. Пожалуй, интереснее всего театр. Занавес и боковые стены – прямо произведение искусства. Издали получается впечатление панно. По темно-серому фону тянутся вверх бледные побеги болотных трав. Фантастические красочные фигуры русских былин. Между колонками такие же панно – скорбные фигуры тоскующих женщин, а материал – все те же одеяла и на них вырезанные из бумаги и раскрашенные цветными карандашами рисунки.

29 июня. Вечером полковник Я., Е.С. и я долго вспоминали гетманские украинские дела летом 1918 года. Три года тому назад мне казалось, что Украина – это прежде всего колоссальный, богатейший плацдарм для операций против красных. Нетерпимость добровольческого командования, по-моему, сыграла в украинских делах роковую роль.