Добровольцы-интернационалисты - [9]

— Где ты выучил испанский язык?

— А кто тебе сказал, что я его знаю? — улыбнулся он.

— Не шути.

— Я говорю по-французски, да и то не в совершенстве.

— Не может быть, — только и вымолвил я. — Как же объяснялся там, при мне, в Мадриде?

— Говорил по-французски.

И мы оба расхохотались.

— Какой же ты помощник? — проворчал я. — Впрочем, делать нечего: приобрел кота в мешке — молчи.

— Да ты не волнуйся, — успокаивал Миша. — Разберемся.

Итак, Овиедо, Листер.

Штаб и больше половины личного состава бригады Энрике Листера располагались бивуаком на окраине заброшенной деревушки. Несколько обшарпанных домов, сильно пострадавших от артиллерийских снарядов. Окна выбиты, крыши снесены.

Отправились искать самого Листера. Наткнулись на группу отдыхающих испанцев. На небольшой зеленой лужайке тесным кружком полулежали, полусидели бойцы и пели тягучую, хватающую за душу песню. Среди них мы и увидели Листера. Коренастый, смуглый. Высокий, выпуклый лоб, черные, с коричневатым отливом волосы, длинные, выгоревшие на концах и небрежно откинутые назад. Он улыбнулся, и на щеках появились ямочки, придававшие лицу добродушное, почти детское выражение. По-русски, с небольшим акцентом, сказал:

— Здравствуйте, Павлито. Давно жду. Еще с утра звонили, что вы выехали. Спасибо за пулеметчиков.

Он познакомил со своим комиссаром, начальником штаба, с офицерами. Все они сердечно трясли мою руку, хлопали по плечу, протягивали сигареты. Мне даже показалось, что они все владеют русским языком. Позже выяснилось, что это было всего несколько слов: «Идите сюда», «Хотите кофе?», «Курите»… Но это не помешало нам стать искренними друзьями.

Энрике Листер говорил много, охотно и темпераментно. Иногда делал короткую паузу, словно собирал силы, и продолжал с еще большей энергией. А под конец полушепотом предупредил меня, чтобы я был осторожен: среди солдат и офицеров есть люди «пятой колонны».

Потом по секрету сказал мне, что завтра утром бригада пойдет в бой:

— Надо захватить монастырь Серро-де-лос-Анхелес. По данным разведчиков, туда вчера вошел франкистский отряд. У них пять итальянских пулеметов, двести человек солдат и офицеров. — Рассказал мне план атаки и спросил: — Как, Павлито, выйдет у нас или нет?

— Выйдет, — говорю. — Только надо во всех деталях ознакомить офицеров на местности: кто, что и когда будет делать. А будет артиллерийская подготовка?

— Нет, не будет, — грустно ответил он. — У нас нет ни одного орудия. Поддержим пулеметным огнем. Атаковать будем на рассвете, когда противник еще спит.

Вечером мы вышли на рекогносцировку местности. Чтобы не привлекать внимания противника, все переоделись в крестьянскую одежду. Ползком вылезли на высоту в полукилометре от монастыря. Листер показал, где и сколько пулеметов поставить, с каким сектором обстрела, посоветовал, где расположить разведывательные группы. Ротам первого эшелона — когда и где взять исходное положение, по какому сигналу и в каком направлении наступать, что атаковать. Были отданы распоряжения и второму эшелону и резерву. Командиры уточнили свои задачи.

Я сказал Листеру уверенно:

— Должны быть хорошие результаты.

Он скептически щелкнул языком:

— Если агенты «пятой колонны» не узнают наш план действий, то песенка неприятеля спета и мы быстро с ним расправимся. Но если узнают… Впрочем, им все равно крышка.

В штаб вернулись поздно ночью. Солдат уже кормили легким завтраком. Выдавали патроны и ручные гранаты. Листер приказал без опозданий выйти в исходный район для атаки. Командиры и комиссары были отпущены в подразделения, я забежал в комнату, отведенную мне. Волнуясь, кое-как поел и прилег чуть-чуть отдохнуть. Но тут раздался осторожный стук в окно. Я встал, погасил свет и, крадучись, подошел к окну. На дворе была темень, южная густая темень.

Я распахнул дверь и, встав у косяка, сказал:

— Кто там? Входи.

— Павлито, — услышал я знакомый голос.

— Мигель? — радостно крикнул я и бросился навстречу.

— Ох и силен же ты, Павлито! — пытался вырваться Мигель из объятий. — Как медведь…

Мигель, оказалось, служит в бригаде Листера. Был уже в бою. Товарищи в батальоне хорошие, надежные, «максимы» действуют безотказно.

— А Франческа где? Ты что-нибудь о ней знаешь?

— Воюет. Вот сегодня получил… — Он быстро достал из кармана френча конвертик. — На, почитай. Почему не хочешь читать?

— Я же по-испански читать не умею.

Мигель начал читать сам, стараясь перевести поподробнее:

— «Дорогой мой и любимый, здравствуй!.. Дела у меня идут хорошо… Жаль вот, в бою еще настоящем ни разу не была. А очень хочется испытать себя, попробовать свои силы. Пока учу пулеметному делу других. Все мои воспитанники тоже рвутся в бой. Мы должны отстоять республику… Нас теперь много. Нам помогают все честные люди мира, и особенно советские добровольцы… Очень прошу, напиши, как у тебя дела. Здоров ли ты, участвовал ли в боях? Напиши обо всем. Может быть, ты слышал что-нибудь о нашем Павлито? Я очень жду письма. Твоя Франческа…»

Вскоре за мной пришел адъютант Листера, и мы отправились на наблюдательный пункт командира бригады, на небольшой высотке. Там были две наспех вырытые ямы. Испанцы не любят зарываться в землю, считая это признаком трусости. Вместо бруствера — мешки с землей, между ними телефонный аппарат — провод к начальнику штаба. От каждого батальона были посыльные: один офицер и два-три солдата, они сидели за скатами высоты.