Добровольцы-интернационалисты - [18]

Сердечно и проникновенно Пасионария говорила о солдатах, унтер-офицерах 2-й бригады, мужественно дравшихся с итальянскими войсками. Для бойцов это был большой, радостный и впечатляющий день. Они видели рядом с собой на передовой линии прославленную Пасионарию и, затаив дыхание, слушали пламенного революционного трибуна.

…Мужество женщины!.. Пред ним преклоняешься всегда.

Как-то нашей бригаде предстояло действовать на вспомогательном направлении, во втором эшелоне. Вместе с начальником штаба Родригесом мы составили план учебы на три дня. Переписав начисто, пошли к Листеру.

— Так быстро? — удивился он и недоверчиво посмотрел на нас.

Он читал не спеша, подолгу останавливался на каждой странице, переворачивал ее, начинал другую, потом снова возвращался назад. Изучив план до конца, прижал его ладонью:

— Когда же людям отдыхать, Павлито? Ни минуты свободной.

Я понял, что план сильно перегружен, но попытался оправдаться:

— Военным людям отдыхать не положено. Разобьем Франко — тогда отдохнем. И потом, вообще есть поговорка: «Больше пота в ученье — меньше крови в бою».

Листер вслух перевел пословицу на испанский, подумал, улыбнулся:

— Все это правильно, Павлито. План хороший, но отдыхать людям тоже надо. И не забудь, что испанцы любят хорошо повеселиться, попеть песни, поговорить за стаканом вина. Когда бой идет — мы воюем, а затишье — мы гуляем. Годами сложившиеся обычаи, нравы, привычки сразу, даже если они плохие, не сломать. А вообще-то, ты прав: к дисциплине наших солдат и офицеров надо приучать и приучать.

Коррективы в план были внесены. Для учебы с офицерами предусмотрены тактические занятия в поле. На следующее же утро и начали. Но второй эшелон — не тыл. Боевые задачи оставались.

Перед нами шли кровопролитные бои. На этом участке я, между прочим, снова встретил друга-земляка Колю-артиллериста — Николая Гурьева.

Теперь он рассказал, как воюет в составе 35-й бригады, как его командировали в подошедшую сюда 11-ю интернациональную. Она не имела своей артиллерии, и ей надо было помочь огоньком.

— Жарко было здесь, — вздыхал Коля. — У франкистов численное превосходство, лезут, невзирая на потери. А в 11-й бригаде всего около полутора тысяч человек. Но зато все дерутся здорово… На днях остались мы со своим НП в тылу противника. Видим, как франкисты пошли в атаку, а ничего сделать не можем: перерезаны провода, нарушена связь с огневыми позициями. Мы впятером — три испанца, я и переводчик — дождались темноты и начали ползком пробираться к нашим батареям. К утру оказались на опушке невзрачного парка. Начался сильный минометный огонь. Фашисты били по одному и тому же месту впереди. Закончат обстрел — и марокканцы с гиком бросаются на перепаханный минами окопчик. Но их встречает мощный огонь «максима». Окруженный пулеметный расчет несколько часов упорствовал. Вдвоем ведь… Их накроют огнем, а они после этого опять атаку отражают. Сколько марокканцев перемолотили!.. Фашистам надоело, и они обошли пулеметчиков стороной. Тогда наши ребята развернулись и ударили им в тыл. Мы следили за этим поединком, но чем помочь? У нас одни пистолеты… И фашисты пустили на них три танка. Первый они подожгли, а два других расправились с ними…

Подразделение Коли-артиллериста находилось в первом эшелоне, а наша бригада — во втором. Но в этой обстановке мы тоже быстро получили «первоэшелонную» задачу. Наступать!.. Энрике Листер решил ввести свои подразделения в бой во второй половине дня, как только будет прорвана линия вражеской обороны. Нам предстояло пробиваться меж двух опорных пунктов — Лас-Росас и Махадаонда — в направлении телеграфа.

Массивное здание телеграфа на небольшом холме считалось ключом обороны противника. Четыре этажа противник сумел хорошо приспособить к круговой обороне. Многочисленный гарнизон готовился к длительному сражению. Но в случае падения телеграфа нам можно было легко захватить и два других важных опорных пункта.

Приготовились. Пулеметчики — среди них и мой друг Мигель — еще раз проверили «максим». Артиллеристы замаскировались, нанеся на карту вражеские цели. Санитары с хорошо укомплектованными сумками затаились в томительном ожидании атаки. А сигнала все не было. Прошел час, второй, третий… Вечер, ночь, утро…

Оказалось, части 3-й и 21-й бригад, что начинали наступление (и после успеха которых вступали в бой мы), у самой линии обороны противника наткнулись на проволочные заграждения. Саперы были застигнуты врасплох, специально выделенных людей проделывать проходы не предусмотрели. Пока стали перестраиваться, противник открыл ураганный огонь, прижал их к земле. Атака захлебнулась. Мятежники вызвали на подмогу авиацию, помолотили бомбами, артиллерийским и минометным огнем, а затем сами перешли в наступление.

Этот контрудар пришелся в стык нашей бригады и бригады анархистов. Наши стойко сдерживали натиск врага, штурмовавшего до самой ночи. К утру обещали подкрепление. И тут с фланга к командиру прибежала запыхавшаяся девушка в военной форме. Сквозь слезы горечи, обиды и стыда она сообщила, что батальон анархистов, в котором она служила, снялся с места и оставил позиции. Ушли тихо и незаметно. Командир анархистов сказал, что держать оборону, да еще ночью, — безумие. Это походило на предательство.