Добронега - [50]

— Кто такие амазонки? — спросила Матильда, пробуя пирожное и морщась. Положив пирожное, она потянулась к блюду с малосольными огурцами. — Я что-то такое припоминаю, какая-то греческая мифология. Вроде бы.

— Ага, — закричала Ирина возбужденно. — Представляешь, это такие были женщины, воительницы. Они жили в своей собственной стране, ездили верхом, воевали, стреляли из лука, и любили только друг дружку. И жили друг с дружкой. А раз в год они отправлялись в какую-нибудь страну и там находили себе мужчин на одну ночь. Потом мужчин убивали и уезжали обратно к себе. И рожали детей. Если рождался мальчик, его убивали, а если девочка, ее растили, и она тоже делалась амазонкой. Еще, говорят, они отрезали себе правую грудь.

— Зачем? — поразилась Матильда.

— Чтобы из лука было удобнее стрелять. Это верно — правая грудь мешает.

— Глупости, — возразила Эржбета. — Нисколько не мешает.

— Нет, мешает.

— Ну, прикинь сама, — предложила Эржбета. — где у тебя левая рука, где правая, где стрела. Ты сама-то из лука стреляла когда-нибудь?

— А как же! — запальчиво сказала Ирина.

В этот момент вошел Швела, неся на подносе свежие фрукты.

— Швела, принесли лук, — велела Эржбета.

— Лук? — удивился Швела. — Хорошо.

— Да нет, не на сладкое. Боевой лук, из которого стреляют. И несколько стрел.

Швела посмотрел на Матильду, и та кивнула.

— Ну, раз стреляла, то и покажешь, как тебе мешает грудь, — предложила Эржбета Ирине.

— Мне-то не мешает, — возразила Ирина. — У меня грудь маленькая. У тебя тоже. А вот Матильде мешает.

Вскоре вернулся Швела с луком и колчаном. Его поблагодарили и выпроводили.

— Ну, показывай, — настаивала Эржбета.

Ирина неловко взяла красивый, с орнаментами, лук. Ничего сложного в стрельбе из лука нет — сам лук, тетива, да стрела, кладешь стрелу на тетиву, оттягиваешь, а потом отпускаешь. Так думала Ирина, привыкшая к игрушечным, маленьким детским лукам с затупленными стрелами. Она оттянула тетиву.

— Не так, — заметила Эржбета.

— Не учи меня!

— Держи лук вертикально. Вот тебе стрела. Не направляй на окно только. Вон на двери орнамент. Видишь — изображено лицо фавна?

— Вижу.

— Целься и стреляй.

Тетива оказалась такой тугой, что Ирине подумалось — на дюйм не смогу оттянуть. Тетива все же подалась, совсем чуть-чуть, и Ирина разжала пальцы. Стрела перелетела через стол и упала на пол.

— Сорвалось, — объяснила Ирина.

— Дай-ка я попробую, — попросила Матильда.

Встав боком к цели, правильнее, чем Ирина, она прищурила один глаз и выстрелила. Стрела пошла по дуге и вонзилась рядом с дверью, ниже уровня лица фавна.

— Никогда ты, Ирина, лук в руках не держала, — насмешливым голосом заявила Матильда. — Дуреха.

— Ну и не держала, — обиделась Ирина. — Подумаешь! А грудь все равно мешает.

— Не настолько мешает, чтобы ее отрезать, — возразила Матильда. — Эржбета, чего она говорит всякие глупости?

— Молода очень, — объяснила Эржбета.

— А почему бы тебе самой не попробовать? — возмутилась Ирина. — Возьми лук да стреляй.

Эржбета пожала плечом.

— Мне это как-то не к лицу.

— А здесь все свои, — настаивала Ирина.

— Действительно, Эржбета, мы стреляли, а ты нет, — поддержала подругу Матильда. — А ну, бери лук и стреляй.

— Я не умею.

— Нет, ты стреляй, — настаивала Ирина. — Ишь какая, не умеет она!

Эржбета взяла лук, смущенно улыбаясь, и повертела его в руках.

— Тяжелый, — сообщила она. Попробовав пальцем тетиву, она добавила: — Тугой.

— Стреляй, стреляй, — настаивала Ирина.

Эржбета попыталась приладить стрелу. Стрела не хотела прилаживаться. Матильда помогла и показала, как нужно стрелу держать.

— Давай, целься.

Эржбета неумело подняла лук, прицелилась, оттянула тетиву, морщась, и разжала пальцы.

— Ай! — вскрикнула она.

Тетива и стрела ударили ей по пальцам. Тетива тренькнула, а стрела не полетела никуда, а просто упала на пол.

— Больно, — пожаловалась Эржбета.

— Я же говорю, грудь мешает, — объяснила Ирина.

— Ничего не мешает. Я просто не умею. Не женское это дело, из лука стрелять, — смущенно оправдалась Эржбета.

Ирина и Матильда засмеялись, и Эржбета, не сдержавшись, засмеялась вместе с ними.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. ДОБРОНЕГА

Солнце закатилось, а Хелье был совершенно трезв. Выйдя из крога в прохладные сумерки, он закутался поплотнее в сленгкаппу и прикинул, что дом Авраама находится приблизительно в пяти кварталах к югу. Идти туда, в сутолоку, под обстрел сладострастных взглядов авраамовых дочерей, болтать с полигамным Диром не хотелось. Хелье решил побродить сперва по городу, порассматривать его, поглазеть на громады каменных домов, отвлечься. Сегодня полнолуние, и ночь будет светлая и ясная, как жизнь аскета.

Если бы каждый дом вывешивал на улицу ховрег, думал Хелье, шагая по темной улице, то было бы ночью почти также светло, как днем. Люди после заката запираются у себя по домам, и это дает возможность некоторым заняться темными делами — убивать племянников конунга, соблазнять чужих невест, или просто грабить прохожих.

Он потрогал голову. (В кроге он попросил умыться, и его провели в закуток с умывальником. По его же просьбе хозяйка крога, которой он очень понравился, дала ему свой гребешок, и он расчесал наконец свалявшиеся волосы, оказавшиеся, вопреки ожиданием, не слишком грязными). Мужчины, подумал он, не менее суетны, чем женщины, когда дело касается внешнего вида, просто у мужчин еще и другие заботы есть.