Добро пожаловать в реальный мир - [17]

Она необычайно красива – кожа словно фарфоровая, копна блестящих черных волос, спускающихся аж до талии. И я вдруг чувствую укол… Чего? Самой обычной, старой как мир ревности – вот чего. Вздохнув, я ерзаю, устраиваясь на своем сиденье.

Тут в зал входит высокий худощавый мужчина с палочкой в руке – все мигом встают и ему хлопают. Что мне еще делать – я присоединяюсь к остальным.

– Маэстро! – восклицает своим рокочущим голосом Эван, похлопывая его по спине, и они приятельски друг друга обнимают.

– Il Divo! – ответствует дирижер, и они коротко что-то обсуждают, причем вроде по-французски, как мне кажется с моего места.

Наконец маэстро встает за дирижерским пультом на небольшом возвышении перед оркестром.

– Доброе утро, леди и джентльмены, – приветствует он. Затем постукивает палочкой по пульту, находит нужное место в партитуре и вновь обращается к музыкантам: – Сперва мы все прогоним, а потом разберем отдельные моменты.

Он взмахивает палочкой, и оркестр начинает играть. И с первых же нот я слушаю как завороженная. Еще ни разу мне не доводилось оказаться в такой близи от играющего оркестра, и теперь мне кажется, будто извлекаемые им звуки пробегают, вибрируя, сквозь мое тело, бурлят по жилам, реверберируют в груди. Время и место истаивают в моем сознании, даже неудобное пластмассовое сиденье вдруг перестает подо мной существовать – я словно переношусь душой и плотью в совершенно иную реальность.

Когда же Эван начинает петь, у меня пересыхает во рту. Прежде мне казалось, что кое-что я все же смыслю в пении – но я никогда и близко не слышала ничего подобного. Чистые звуки его голоса пробуждают во мне неведомые доселе эмоции, сердце стучит, как перфоратор, и я даже боюсь лишний раз вдохнуть, чтобы не дай бог что не пропустить.

Где-то спустя два часа, когда Чио-Чио-Сан исполняет свою полную скорби последнюю песнь, я вообще превращаюсь в глухо всхлипывающую, никчемную развалину. Я понятия не имею, о чем она поет, поскольку вся опера на итальянском, но интуитивно чувствую в ее песне горечь трагической любви, и этот фрагмент берет меня за душу так, как ни одно музыкальное произведение никогда еще не трогало. Я слишком громко сморкаюсь в платок, и некоторые хористы даже снисходительно мне улыбаются.

Когда прогон заканчивается, маэстро снова постукивает палочкой по пульту:

– Благодарю вас, леди и джентльмены! Объявляю получасовой перерыв. Возвращайтесь в голосе.

Тут же зал наполняется говором, и все дружной массой движутся в сторону кафетерия. Подавшись назад, чтобы пропустить идущих, я продолжаю сидеть в ожидании Эвана. Изо всех сил пытаюсь перестать плакать, но слезы сами струятся из глаз.

Спустя несколько мгновений он наконец подходит ко мне, с удивлением заглядывает мне в лицо:

– Вы плачете?

Ничто не ускользнет от внимания этого человека!

– Что случилось?

– Я так счастлива, – выдавливаю я сквозь плач.

У Эвана явственно ошеломленный вид.

– Это так вы наслаждаетесь своим первым знакомством с оперой? – изумляется он.

Мне никак не удается взять себя в руки, чтобы что-либо ответить, поскольку в горле сидит тугой комок. Я ощущаю слабость в коленках и вся мелко подрагиваю, точно тронутое желе. Мне трудно найти подходящие слова, способные передать мое состояние.

– Это что-то фантастическое! – восклицаю я и тут же громко всхлипываю.

Чувствую, как тушь вовсю течет по щекам и, можно не сомневаться, лицо у меня сплошь пошло красными пятнами. Мне бы быть сдержанным, разбирающимся в опере ценителем и, может, даже выдать пару умных наблюдений от услышанного! Вместо этого я реву как малое дитя.

– Это правда совершенно обалденно!

Эван Дейвид потрясенно глядит на меня, а затем делает то, чего я уж никак от него не ожидала: заключает меня в объятия и крепко прижимает к себе.

Глава 12

Целый час, кажущийся невероятно бесконечным, я еще маюсь бездельем, после чего наконец могу выдвинуться в сторону своего паба. И теперь передо мной встает выбор: то ли мне навестить братца и своего сладкого плюшечку Нейтана, то ли заглянуть по пути к маме. Я до сих пор словно выбита из колеи после сегодняшней зиц-пробы. Даже когда после перерыва раз за разом исполнялись одни и те же арии, я всякий раз была готова разрыдаться. Меня всю лихорадит, будто при начинающемся гриппе, – но это абсолютно ничто по сравнению с тем, что я до сих пор ощущаю, как держал меня Эван в своих крепких объятиях, и до сих пор, закрыв глаза, как наяву чувствую его запах. Запахиваясь в пальто, я испытываю приятно будоражащую, мелкую дрожь.

Интересно, что чувствуют люди, исполняющие свои партии на таком высоком уровне? Потрясает ли их это так же мощно, как сегодня сразило меня? Должна сказать, что какие бы композиции ни исполняла я на подмостках «Головы короля», ни одна ни разу не пробирала меня до глубины души. И это заставляет меня признать: между тем, что пытаюсь делать я, и тем, чего достиг Эван, зияет огроменная пропасть.

Уже трясясь в грохочущей подземке, я принимаю наконец решение. Я не уверена, что готова наблюдать очередной акт родительских разборок, а потому предпочитаю вместо этого повидать брата с Нейтаном. Как правило, вижусь я с ними каждый день, и теперь они, наверно, недоумевают, куда я запропала. К тому же я могу выпить с Джо чайку и немного освежиться перед вечерней работой. Рассудив так, я соскакиваю с Центральной линии «трубы» на «Ланкастер Гейт», я вскоре наслаждаюсь вечерней прохладой, бодро шагая по Вестборн-Террас.