Добро пожаловать в будущее - [8]

– Позже я постелю тебе на диване, – говорит Брина, словно читая его мысли. Бирс кивает, садится в кресло рядом с диваном.

Брина закрепляет электроды на его висках, впрыскивает ему и себе в глаза специальные капли, устанавливает зажимы на веки. Теперь Бирс не может моргать. Они сидят с Бриной друг напротив друга. Машина для снятия отпечатков сознания считывает их воспоминания. Зеленый луч ослепляет глаза. Зеленый цвет затопляет мир. Бирс пытается не сопротивляться, принять неизбежность. Он знает, что через мгновение состоится перенос, обмен воспоминаниями, чувствами. Знает, но продолжает вглядываться в лицо Брины. Она сейчас для него единственная реальность в этом осыпающемся, словно во снах, мире, где он занимает место в длинной очереди на прозрачной глади голубого неба. Люди ждут своей судьбы, своего приговора. Мир ждет. Бирс ждет. Но ожидание превращается в вечность. Еще мгновение – и небо даст трещину, рухнет. Но вместо звона Бирс слышит женский смех.

Чужие мелочи заполняют сознание. Моменты жизни, страхи, желания, потребности – все сливается воедино, затем делится и снова сливается. Бирс чувствует тошноту. Видит то, чего не хочет видеть. Чувствует то, чего не хочет чувствовать. Так же было и в первый раз. Но тогда он проживал воспоминания, принадлежавшие мужчине. Теперь это женщина. Но Бирс не знает, что вызывает в нем больше отвращения. Особенно нервируют странные, непонятные мысли, которые на это короткое мгновение начинают принадлежать ему. Словно он сошел с ума и его собственная личность перестала существовать. А голос Брины все звенит и звенит в ушах.

Бирс чувствует запах масляных красок. Он в художественной мастерской. Нет. Это Брина в художественной мастерской. Но он сейчас она. Он стоит возле окна и смотрит незаконченную картину. Пока это всего лишь наброски, но они нравятся Бирсу, они нравятся Брине. Она пришла к художнику, чтобы он создал ее голограмму, но сейчас она думает, что рисунок маслом ничуть не хуже – в нем есть душа, отсутствующая у голограммы.

– Кто эта девушка? – спрашивает Брина.

– Никто, – говорит художник. Брина чувствует удовлетворение. Бирс чувствует удовлетворение.

– А меня ты сможешь так нарисовать? – спрашивает художника Бирс, то есть спрашивает художника Брина. Художник смотрит на нее и медленно качает головой. – Почему?

– Потому что ты не она.

– Я могу заплатить больше. Намного больше, чем за голограмму.

– Нет.

– Я могу заплатить иначе, – Брина подходит к художнику.

Она знает, что он одинок. Знает, что у него давно не было женщины. Бирс видит все ее мысли, мечты, фантазии, компромиссы.

– Не говори, что ты не думал об этом, – Брина улыбается.

Она обнимает художника и шепчет на ухо непристойности. Он слушает молча. На его лице нет никаких эмоций. Брина слышала много историй о том, что большинство художников гомосексуалисты. Но она знает, что этот художник не такой. Знает, но не может понять, почему он не хочет нарисовать ее маслом.

– Я открыта для экспериментов, – говорит Брина, а художник бросает ей ее вещи и велит убираться.

– Это еще хуже, чем застудить простату. Еще хуже, чем подруга детства, которая считает, что ты в неоплатном долгу перед ней за свой первый секс, – бормочет художник.

Бирс видит его и понимает, но чувствует, что понимания нет у Брины. Только злость. Только обида. Она орет на художника, чтобы он вернул ей деньги за голограмму, которую не сделал. Брина ненавидит его, когда смотрит ему в глаза. Ненавидит, когда выходит на улицу. Ненавидит, когда жалуется подругам. Но Бирс знает, что она вернется через пару дней и попросит прощения, скажет, что никто больше не хочет делать ее голограмму. Никто не может сделать ее голограмму так, как хочет она, так, как сможет художник. Этот несговорчивый художник, с такой же белой кожей, как у Бирса.

Все предлагают электронную коррекцию недостатков, но ей нужна правда, естественность. Поэтому она снова здесь. Идет по комнате. Мольберт стоит у окна, но на место полотна с рыжеволосой девушкой вставлен чистый холст. Художник включает лампы. Он пользуется недорогой, но весьма продвинутой аппаратурой фирмы «Никон». Его проекторы фирмы «Сигма». Он заставляет Брину удалить с лица перламутровый макияж. У нее черная кожа, и он советует использовать лилово-бордовые тона. Говорит не вставать в центр, чтобы ее фигура выглядела стройнее, и всегда смотреть выше камеры, чтобы узкие глаза казались чуть больше. Художник снимает ее против света. И никаких вспышек – изъянов и так слишком много, чтобы подчеркивать их дополнительным освещением. Но Брина довольна. На голограмме она красавица. Бирс чувствует ее гордость, радость.

– Хватит! – кричит Бирс, но вместо крика слышит смех Брины.

Он хочет сорвать со своей головы электроды, хочет избавиться от зеленых лучей, проникающих в его глаза, но его тело не принадлежит ему. Сейчас он во власти машины. Сейчас он может только смотреть, чувствовать, переживать.

Глава восьмая

– С тобой все в порядке? – спрашивает Брина.

Бирс открывает глаза. Сеанс закончен. Машина убрана в ящик. Он лежит на диване. Брина рядом, обнимает его, словно мать испугавшегося во сне сына. За окнами ночь. Часы показывают начало второго.