Добро Пожаловать В Ад - [20]

Тем же вечером его препроводили на гауптвахту…

Проблемы продолжали преследовать и в дороге. Заняв место на нижней полке, он трое суток не поднимался, разве что покурить, похлебать распаренной лапши да сходить по нужде.

Рота мучилась от безделья. Газеты, захваченные капитаном Меньшовым, зачитаны до дыр. Книг, не считая устава караульной службы, в наличии не имелось.

С этим потрепанным талмудом и явился ко взводу лейтенант Черемушкин. Такой же тюха, считал Максимов, как и прежний, в полку, взводный.

— Будем изучать! — жизнерадостно заявил Черемушкин, бесцеремонно сдвинув его ноги и устраиваясь на высвободившемся месте.

Максимов потянулся с хрустом, скучающей физиономией выражая свое отношение к предстоящей затее.

— Зачем, лейтенант?

Упоминание звания без предшествующего эпитета — «товарищ» задело Черемушкина.

— Затем!.. Мы не знаем, какие задачи придется выполнять по прибытии в пункт назначения. Видимо, займемся охраной каких-либо объектов, а потому е г о — он потряс уставом — должны знать, как Отче наш.

Он и правда верил, что на Кавказе их ждет относительно мирная миссия. По крайней мере, так писал в письмах сокурсник по Омскому командному училищу, которого распределение забросило в Ингушетию.

«Сопровождаем беженцев, выставляем посты на электроподстанцию в Назрани. А так, больше охраняем сами себя, чтобы, не дай Бог, абреки не выкрали…»

— Чего ерундистикой маяться?! — скривил кислую мину Максимов, устраиваясь по удобнее.

И, ища поддержку, оглядел сослуживцев.

Черемушкин только входил в контакт со взводом, внушая, что он — командир, и его приказы выполняются без рассуждений. Еще в полку, полистав личное дело старшины и узнав, что он собой представляет, он понял, что сладить будет непросто и стычки не миновать. Но не рассчитывал, что произойдет это так скоро…

Лейтенант напряженно чувствовал — взвод следит за его реакцией. Смолчать и сделать вид, что ничего экстраординарного не произошло, — и авторитет обрушится подобно развалюхе под ковшом бульдозера. Наорать, применить власть — уважения не прибавится.

Он поднялся и слегка хлопнул по одеялу, укрывавшему ноги Максимова.

— Выйдем?

Не оглядываясь, пошел к тамбуру, зная, что вконец оборзевший «дедок» притащится следом.

Максимов — руки в брюки — ввалился в тамбур и нахально ухмыльнулся.

— Ну, че?

Забыв о педагогике, Черемушкин сгреб его за грудки и хорошенько встряхнул:

— Слушай, ты! Ты будешь делать то, что я говорю, и так, как я говорю! Усвоил?!

Закусив губу, старшина вырвался из объятий и оттолкнул взводного.

— Да пошел ты!..

Он никогда не слыл драчуном, лейтенант Черемушкин, но любому терпению, каким бы прочным оно ни было, порой приходит конец. Пороховой заряд рванул в черепной коробке, затуманив сознание. Когда густой дым, застивший глаза, развеялся, он обнаружил себя на полу, давившим коленом горло старшины. Тот беспомощно барахтался, силясь освободиться от удушья.

— Ты угомонился?! — свистящим голосом спросил Черемушкин.

— В-все… все… — прохрипел Максимов, сдаваясь.

Черемушкин слез с него, поправил выбившуюся из брюк камуфляжную куртку. Смахнув с себя пыль, старшина тихо, но отчетливо процедил:

— Твоя взяла, лейтенант. Только учти: там, куда мы едем, иногда стреляют. Как бы не списали на боевые потери…

— Вали! — Черемушкин толкнул его к двери. — Поживем, увидим.

* * *

Утром 20 декабря поезд, сбавляя скорость, втянулся в предместья незнакомого города. Замелькали в отдалении жилые микрорайоны, которые тут же сменила унылая картина, присущая любому крупному железнодорожному узлу. Потянулись километры товарных вагонов, угольные насыпи и краны на платформах, сброшенные под откос и отслужившие свое шпалы и ржавеющие парные колеса…

Впереди завиднелось строение, напоминающее вокзал.

— Вокзал! — прилипнув к окну, сказал Коновалов. — Точно…

— А где мы?

— Да кто его знает…

— Вокзал, — выйдя в тамбур, где толпились в синеватом дыму курильщики, сообщил Юра.

— А то мы не видим? — буркнул Максимов, пытаясь рассмотреть сквозь разводы на стекле название станции.

Там, далеко справа, еле просматривался угол высотного строения и перрон с мельтешащими фигурками.

— Самара! — прочитав, наконец, надпись на фронтоне, авторитетно заявил Максимов. — Стал быть, недолго осталось…

Заскрежетав колесами, состав остановился.

…Вагон потряс несильный удар. Подкравшийся сзади толкач, зацепил его и потянул на запасные пути.

* * *

Прозябание в тупике не входило в планы капитана Меньшова, который в душе считал, что в связи с известными событиями на Кавказе их обязаны мчать туда с курьерской скоростью, и никак уж не бросить на станции в отстойник.

— Странно, — пробормотал он, выглядывая в окно. И спросил лейтенантов, словно они были информированы лучше его:

— С чего бы это?

Щуплый Баранов всем своим видом показывал, что удивлен не меньше. Черемушкин, на ком задержал раздосадованный взгляд ротный, покраснел, словно в незапланированном простое крылась его вина.

— Черт знает что!

Меньшов надел бушлат и шапку и полез в проход.

— Пойду, узнаю, в чем дело.

Взяв у проводниц ключ, он отомкнул дверь и спрыгнул на насыпь.

«Ох, и дыра…» — озираясь, подумал он.