Добро пожаловать на Марс - [2]

Так, в возрасте семнадцати лет, Дольф Хэртель открыл антигравитацию.

Дольф сразу же понял фантастическую важность своего открытия, но оно не казалось ему столь маловероятным, как показалось бы его приемному отцу или, к примеру, физику-теоретику, всю жизнь изучавшему таинственную метрическую структуру пространства-времени, которая невидимой властной сетью ограничивала маршруты как гигантских спиральных туманностей, так и падающих на Землю камешков. На самом деле, открытие уже казалось ему неизбежным, по крайней мере, в свете оценки прошедших событий.

По крайней мере, больше полудюжины случайных событий словно сговорились подвести его к этому открытию — также и для того, чтобы уж точно знать, что когда Дольф случайно наткнется на него, то сумеет опознать, что он видит, будет совершенно подготовлен к восприятию своего открытия, ибо чтение из истории науки убедило его в правоте первого закона Пастера: «Случай дается лишь подготовленному уму».

Подготовка относилась, в первую очередь, к его естественной склонности к математике — таланту, безусловно имеющемуся в каждом ребенке, пока его не подавляла и не портила школа, а во вторую, конечно, была унаследована от матери, правительственного ученого-бактериолога в Центре Ксенобиологии НАСА, находящемся в государственном Университете Айовы. (Вряд ли он что-либо взял от приемного отца, голова которого, по нежному описанию миссис Хэртель, годилась лишь для деловой арифметики).

Так же стоит учесть факт, что у него была склонность к уединению, к одиноким походам и рыбалкам, а не к таким командным видам спорта, как бейсбол. Эта склонность, возможно, была следствием его изолированности в детстве. Его приемный отец проводил большую часть времени «в пути», с равной вероятностью направляясь в Манитобу или Пенджаб, как и в любой из американских «хлебных» штатов. Мать же, как правительственный работник космических исследований, появлялась дома лишь изредка, если появлялась вообще. И хотя загородный дом на низких, пологих зеленых холмах Айовы был просторен, а сельская местность приятна, Дольф в своих мыслях никогда не считал его «домом». Дома у него никогда не было, и он не чувствовал себя из-за этого ущербным, как никогда ни с кем не дружил и не входил ни в какие компании сверстников, что могло бы отвлечь его от собственных размышлений и чтения, чем он, в основном, и занимался.

Но в последнее время он начинал все больше замечать, что все люди в мире разделены на два вида, один из которых был более хрупким и нежным, чем другой. И одна представительница этого нежного вида, волнующая его девочка с черными волосами и голубыми глазами, по имени Наннет Форд, даже выказывала удивительное понимание того, о чем рассуждал Дольф, так что через некоторое время он даже начал надеяться, что она могла бы разделить с ним самое великое приключение. Но чем ближе оно становилось, тем больше ему казалось, что риск слишком велик. А, кроме того, в предприятии с таким количеством неизвестных, подключение второго члена — к тому же девочки! — стало бы наименее управляемым и наиболее слабым звеном.

Заключительное и решительное вмешательство судьбы произошло, когда ему исполнилось четырнадцать лет, и Дольф уже стал превращаться, сам не подозревая об этом, в одного из «чердачных изобретателей», возможно, последнего из этой породы в мире, где доминировали командные исследования, субсидируемые правительством. (Собственно, чердака, как такового, у него не было, потому что, несмотря на вмешательство матери, приемного отца Дольфа невозможно было переубедить, и он твердо считал, что всякие там эксперименты ведут к взрывам или пожарам. Но ему разрешили работать на верхнем этаже гаража, Дольф не стал указывать на то, что, когда в гараже стояли обе машины, он был, пожалуй, подороже дома. Его совесть не протестовала, так как в его планы не входили ни взрывы, ни даже зажженные спички).

Просто четыре года назад он наткнулся на короткую статью по математике в «Природе», британском, но самом универсальном из научных журналов, в которой упоминалась тайна тайн тяготения, заброшенная большинством физиков, которые, вслед за Эйнштейном, твердо решили, что ничего невозможно сделать с силой тяжести, кроме как учитывать ее в расчетах. С тех пор до того, как ему исполнилось четырнадцать лет, у Дольфа не было времени понять, что любой научный вопрос можно решить, и любую неприкосновенную теорию отвергнуть. Он решил собрать все статьи и документы по этому вопросу и следить за появлением новых.

Побуждением для этого ему послужило не только научное любопытство. Через мать он был ближе большинства непрофессионалов к американским космическим исследованиям, и без труда видел, что они заходили в чрезвычайно дорогостоящий тупик.

Представьте, что «Аполлон», который американцы готовили к высадке на Луну, уже истратил миллиарды долларов и все более затягивался, сроки его полета откладывались все дальше и дальше, и уже с трудом верилось, что он вообще полетит. Даже простые беспилотные ракеты были не надежнее, но гораздо дороже своих предшественников. Неужели не существовало какого-нибудь разумного способа обойти все это?