До завтра, товарищи - [65]

— Я так несчастна, так несчастна. Ты даже не представляешь, как я несчастна.

— Наша жизнь суровая, — вздохнул Паулу. И после добавил: — Такая судьба суровая… Но мы сами выбирали свой путь, пусть кто-то и считает нас особыми людьми, которым нравится суровость, холод, людьми, безразличными к боли, к наслаждениям и чувствам, людьми, которые действуют, а не мечтают.

Удивленная, Мария подняла голову. Паулу смотрел на нее в упор, очки сползли на нос, но в глазах было что-то новое и серьезное. Слова выходили приглушенные и грустные, словно у него вовсе не было необходимости выговаривать их, словно он боялся открывать свой внутренний мир чужому взору.

— Прежде всего человеку свойственна способность мечтать, — продолжал Паулу. — В основе всего прекрасного, что было сделано в истории, и всего прекрасного, что можем сделать мы, в основе всех свершений и подвигов, везде и всегда — мечта. Мы все мечтаем, подруга, все. Мы мечтаем о лучшем мире, в котором одни не будут жить за счет других, где не будут расстреливать из пулеметов детей, где будет воздух свободы. Такая мечта дает силы для борьбы и страданий, чтобы утверждать счастье в суровой жизни, даже когда мы теряем то, что нам всего дороже. Но это не единственная наша мечта. Мы бы обманывали других и себя, если бы скрывали, что мечтаем о личном счастье, что горячо жаждем любви, жаждем детей, которых не убьет враг, жаждем спокойствия, жаждем уюта. Партийцы отдают все, но не должны отказываться ни от чего. Если бы мы убили мечту, мы бы убили самих себя.

Мария с растущим удивлением смотрела на товарища, обычно скупого на слова, а сейчас такого красноречивого. И что больше всего ее удивляло — это не столько слова, сколько то глубинное обостренное чувство, которое стояло за ними.

— Мы должны отдать все, не жалея того, что теряем. Ты верь, подруга. Легче говорить, когда горе касается нас самих, чем когда оно касается тех, кого мы направляем на путь борьбы. Однако это надо прочувствовать. Цель виднеется перед нами. Падут одни, дойдут другие.

Мария поразилась этой непоколебимой внутренней силе, которая ни в ком не проявлялась с такой ясностью. Она чувствовала необходимость высказаться. Но говорить хотелось о своем, а человека, сидящего перед ней, она почти не знала.

— Послушай, дядюшка, у тебя есть дети? — спросила она.

— А? — удивился Паулу, ибо этот переход был для него неожидан. — Нет, у меня нет детей.

— А подруга есть?

— Тоже нет.

— И никогда не было?

— Нет, никогда не было.

— А твоя семья?

— Семья? Моя семья — это партия, ты, товарищи. У меня нет другой семьи.

Марии захотелось сказать что-то в утешение, и, заглушая в себе сомнения, она произнесла:

— У тебя тоже сбудутся все мечты, дядюшка. Сбудутся, по» верь мне.

8

Поздним вечером, когда закончилось собрание, отодвинули стол к стенке, прислонили кровать к двери и разложили на полу соломенные тюфяки.

Паулу сел и начал разуваться.

Важ тщательно складывал брюки.

Шумно зевая, Рамуш повесил пиджак на спинку стула, положил пистолет рядом с собой на пол.

Сквозь стену до них донесся приветливый голос Антониу:

— Приятного сна, товарищи.

Все подняли головы. В двери, улыбаясь, стоял Антониу. Левая рука на засове, в правой — керосиновая лампа. Маленькие усики еще больше подчеркивали его молодость. Глаза сияли, на лице было выражение полного счастья.

— Приятного сна, — повторил он.

Только теперь они сообразили, что Антониу не останется, как всегда, вместе с ними. Теперь у него своя комната, где ждет подруга.

— Спокойной ночи, — ответил Важ.

В своей комнате Антониу молча разделся.

Мария лежала спиной к нему. Он угадывал под покрывалом ее тело.

Мария была по-настоящему первой женщиной, которую он знал. Как она прекрасна! Никогда, никогда в своем воображении он не предполагал, что женщина может быть настолько прекрасна.

— Мария, — тихонечко позвал он, прикоснувшись к ее теплому плечу. — Мария, ты спишь?

Она не ответила, даже не пошевельнулась.

— Мария, — повторил Антониу.

Он собрался было потрясти ее, когда она вздохнула.

— Чего тебе? — сказала таким спокойным голосом, что было ясно — она даже не засыпала. Продолжая лежать спиной к нему, спокойная и вялая, Мария позволила обнять себя. Но когда Антониу попытался повернуть ее к себе, Мария заговорила умоляющим голосом:

— Оставь меня, дружочек, оставь меня, оставь.

— Что с тобой? Тебе нездоровится?

— Ничего, дружочек, оставь меня, оставь.

— Как так оставь? Ты больна?

Мария не ответила. Антониу снова обнял ее, прижался к плечу и зашептал на ухо разные нежные слова. Но как только он опять попытался повернуть ее к себе, она оттолкнула Антониу резким движением руки.

— Оставь меня, я же сказала!

— Что с тобой происходит?

Резким нетерпеливым толчком Мария освободилась.

— Оставь меня, не слышишь, что ли? — Голос ее был резким.

Кончилось тем, что он смирно застыл рядом, сердитый и грустный.

9

При свете керосиновой лампы Мария читала. Чтобы рис не остыл, она обернула кастрюлю газетами и терпеливо ожидала окончания собрания.

Поздно ночью она наконец услышала звук отодвигаемых стульев. Стали появляться товарищи. По их лицам она поняла, что ими принято важное решение.