До свидания там, наверху - [16]

Каждый час он возвращался в палату Эдуара, дожидаясь, когда молодой человек снова заснет. Остаток времени он проводил в кабинетах и на дорожках, соединявших основные корпуса. Он даже сходил в мэрию.

По возвращении из очередного похода он увидел двух солдат, томившихся ожиданием в коридоре. Аккуратная форма, чисто выбритые лица, реявший над ними ореол самодовольства — все выдавало штабных. Первый вручил ему запечатанный конверт, в то время как второй для вида положил руку на пистолет. Альбер подумал, что его подозрительность не столь уж лишена основания.

— Мы входили туда, — сказал первый с извиняющимся видом. Он указал на палату. — Но после решили подождать снаружи. Запах…

Войдя в палату, Альбер тотчас выронил конверт, который начал распечатывать, и кинулся к Эдуару. Впервые с момента прибытия в госпиталь глаза молодого человека были почти открыты, под спину подложены две подушки — верно, медсестра заходила, — привязанные руки были прикрыты простыней, он покачивал головой, издавая хриплое ворчание, завершавшееся бульканьем. На первый взгляд это не было похоже на бесспорное и явное улучшение, но до сих пор Альбер видел лишь тело схваченного жестокими спазмами боли человека, который воет или находится в забытьи, в состоянии близком к коме. То, что он увидел теперь, выглядело куда лучше.

Трудно сказать, какой ветерок незаметно витал между молодыми людьми в те дни, пока Альбер дремал на стуле, но едва он положил руку на край кровати, как Эдуар, резко натянув удерживавшие его бинты, схватил и стиснул его запястье с силой обреченного. Никто не сумел бы определить, что стояло за этим жестом. В нем слилось все: страх и облегчение, мольбы и вопросы молодого человека двадцати трех лет, раненного на войне, не знающего, что с ним, и страдающего так сильно, что невозможно было определить, где находится очаг боли.

— Ну вот, мой милый, ты и проснулся, — сказал Альбер, стремясь, чтобы это прозвучало как можно более радостно.

За его спиной раздался чей-то голос:

— Нам пора…

Подскочив от неожиданности, Альбер обернулся.

Солдат протягивал ему поднятый с пола конверт.

Альбер в ожидании провел перед кабинетом около четырех часов. Этого было более чем достаточно, чтобы перебрать все возможные причины, в силу которых никому не известного солдата вроде него могли вызвать к генералу Морье. От награды за подвиг до справки о состоянии Эдуара, опустим перечисление, каждый может представить сам.

Итог этих часов размышления развеялся в один миг, когда он увидел в конце коридора длинный силуэт лейтенанта Праделя. Офицер пристально посмотрел ему в глаза и враскачку двинулся на него. Альбер почувствовал, как комок из горла смещается в желудок, и с огромным трудом удержал тошноту. Походка лейтенанта, хоть и не столь стремительная, была такой же, как во время боя, когда он столкнул его в воронку. Дойдя до Альбера, лейтенант отвел от него взгляд, круто развернулся, постучал в дверь и тотчас вошел в канцелярию генерала.

Чтобы переварить все это, Альберу требовалось время, но его было отпущено мало. Дверь снова отворилась, оттуда рявкнули его имя, он, пошатываясь, вошел в святая святых, где пахло коньяком и сигарами, — возможно, там уже отмечали грядущую победу.

Генерал Морье выглядел очень старым, он походил на тех старцев, что послали на смерть целые поколения своих детей и внуков. Если смешать черты, знакомые по портретам Жоффра и Петэна, с портретами Нивеля, Галлиени и Людендорфа, вы получите Морье. Моржовые усы, воспаленные глаза, подернутые краснотой, глубокие морщины и врожденное чувство собственной значимости.

Альбер парализован. Невозможно понять, то ли генерал находится в глубокой задумчивости, то ли впал в дрему. Вроде как Кутузов. Сидя за письменным столом, он погружен в свои бумаги. Перед ним, спиной к генералу, лицом к Альберу — стоит лейтенант Прадель, ни одна жилка не дрогнет, медленно и упорно оглядывает рядового с головы до ног. Широко расставив ноги, руки за спиной, будто проводит смотр, он слегка покачивается. Поняв подсказку, Альбер выпрямляется. Он вытягивается в струнку, потом сильнее выпячивает грудь так, что возникает боль в пояснице. Молчание сгущается. Наконец морж поднимает голову. Альбер невольно еще сильнее выгибается. Еще чуть-чуть, и он опрокинется на мостик, как акробаты в цирке. В обычной ситуации генерал должен бы скомандовать «вольно», чтобы облегчить это неудобное положение, но нет, он пристально разглядывает Альбера, откашливается и вновь опускает глаза на документ.

— Рядовой Майяр, — наконец произносит он.

Альберу полагается ответить: «Так точно, господин генерал» или что-то в этом роде, но как бы медленно ни реагировал генерал, это слишком быстро для Альбера. Генерал смотрит на него.

— Ко мне поступил рапорт… — продолжает он. — Второго ноября во время атаки вашего подразделения вы намеренно пытались уклониться от выполнения своего долга.

Такого Альбер не предвидел. Он представлял себе что угодно, только не это. Генерал зачитывает:

— «…Укрылся в воронке от снаряда, чтобы уклониться от выполнения своих обязанностей…» Тридцать восемь ваших храбрых товарищей сложили голову в этом бою. За родину. Рядовой Майяр, вы презренный негодяй. И я даже выскажу откровенно то, что думаю: вы подлец!