— Где его оружие?
— Винтовка у меня, на всякий случай, реквизировал, как брошенную на поле боя, — объяснил младший сержант.
— Неправда, не бросал я оружие! — уже откровенно запаниковал Лазарев. — Я с оружием, товарищ капитан! Вы не имеете права. Я буду жаловаться!
— Жалуйся-жалуйся, — ухмыльнулся Мальчевский. — Только у апостола Петра день сегодня неприемный.
Лазарев попытался прокричать еще что-то, однако, получив еще один удар в затылок, окончательно умолк.
— Оружие вернуть, — решил прекратить эту сцену капитан, — струсившего бойца отправить туда же, в передовой дозор у ворот Каменоречья.
— А если он опять вздумает?…
— При повторной попытке дезертирства, предадим военно-полевому суду.
— Так, может, прямо сейчас и предадим? Ведь понятно, что он опять струсит и попытается бежать.
— Не стану я бежать, — почти взмолился Лазарев. Но, после небольшой паузы, вдруг добавил: — Все, раз надо, я останусь здесь, в Каменоречье, и буду сражаться. Но потом все равно обжалую ваши действия. И ваши, и тех, кто меня избивал.
— Выполняйте приказ, младший сержант, — не стал реагировать на его угрозы Беркут. А когда Мальчевский подтолкнул «особо доверенного» к двери, добавил: — И поручите наблюдение за ним рядовому Звонарю.
— Да я сам его…
— Вы слышали, что я сказал.
— Звонарю, значит, на съедение? Ну, это гвардеец надежный…
— Звонарю, Звонарю… — многозначительно подтвердил комендант. — Сейчас в гарнизоне каждый штык на вес жизни, так что пусть заставит этого труса воевать.
— И заставит, — угрожающе пообещал младший сержант. — Всех — под знамена и под барабанную дробь.
