До особого распоряжения - [5]

Двор Джумабая широкий, и дом большой. А внутри несколько старых сундуков с металлическими

цветными полосками, три потертых коврика. В нишах старые курпачи. Трудно представить, где хранил

свои деньги и драгоценности хозяин.

Ребята спали на одном из ковриков. Зимой в маленькой комнате было сыро и холодно. Они

прижимались друг к другу, пытаясь согреться. Только в лютые морозы Джумабай выдавал курпачи.

Однажды Джумабай поднял мальчиков ночью. Они долго не могли понять, в чем дело. Хозяин

терпеливо объяснял:

- За кишлаком на горе...

Там были поля самых бедных людей.

- Сейчас и отправляйтесь... Когда вспыхнет огонь, люди побоятся выходить. Подумают, басмачи.

Джумабай потряс кулаком. В тишине громко затарахтели спички. Хозяин испугался, оглянулся на

дверь и сунул коробок во влажную ребячью ладонь.

- Давайте, давайте. И сразу же домой. Они, - он махнул рукой в сторону, - будут молиться на меня за

каждую горсть зерна. В долги влезут. Все будет наше! Все!

Ребята отшатнулись, прижались спинами к прохладной стене.

- Давайте, сиротки, давайте... Больше ждать нельзя. Завтра они могут убрать хлеб.

Джумабай шептал горячо, торопливо. Мальчики жили у него четвертый год. Но никогда он так долго не

уговаривал их, как сейчас. Джумабай трусил, но отступать не хотел.

- Идите, идите. Через год мы будем богачами. Все останется вам.

За воротами они остановились, а Джумабай продолжал подталкивать:

- Да идите же...

Кишлак спал тревожно, прислушиваясь к каждому шороху. За низкими каменными оградами

прижались к земле маленькие кибитки с плоскими крышами. У домиков настороженно вытянулись

деревца.

5

За последними домами, там, наверху, были поля бедняков.

Пожар начался на рассвете. Огонь потанцевал на склонах, осветив кишлак, и начал спускаться вниз, в

долину. Он хрустел спелыми колосьями, сухими стеблями. Он не мог насытиться. Он становился все

более сильным и жадным.

Люди, прижавшись к скалам, к холодным камням оград, долго не могли пошевелиться. Они ждали, что

вслед за огнем в кишлак ворвется шайка. Но ни цокота, ни выстрела... Дым лениво поднимался, полз по

склону, к самой вершине Айкара. Уже не поблескивал синеватым светом снег. Он окрасился в багровый

цвет.

- Пожар! Пожар! Люди, что же вы сидите? Спасайте поля...

Это кричал Джумабай. Он, задыхаясь, бежал вверх, спотыкался, размахивал сучковатой палкой.

- Люди, спасайте урожай!

Чалма развязалась, и ее конец болтался за спиной Джумабая.

Нет цокота копыт, нет выстрелов.

Из-за дувалов выскакивали дехкане с кетменями.

- Сюда, сюда! - указывал Джумабай. - Ройте арык.

Огонь остановился метрах в двадцати от полей Джумабая. Черными пятнами были покрыты склоны

гор. Снег на Айкаре потемнел от пепла и дыма.

- Ничего, ничего, - успокаивал земляков Джумабай. - Вы хорошо поработали. Слава аллаху, у меня

хлеб остался. Я помогу вам. Ничего, ничего.

Ошеломленные люди молчали. За спиной, в брошенных домах, надрывались дети; протяжно, по-

волчьи, выли собаки.

Что же будет?

- Как жить?

Первые нерешительные вопросы. Джумабай заглядывает людям в глаза, успокаивает:

- Разве я вам враг? Помогу, помогу.

О ребятах вспомнили днем. Переспросили всех жителей. Кто-то сказал, что видел двух мальчишек в

полночь, постояли они на улице и пошли дальше.

Из города приезжали красноармейцы. Два дня они ходили из дома в дом, потом собрались и увезли с

собой Джумабая.

Родился слух и пошел ползать по кишлаку: поля подожгли мальчишки.

- Старик не мог. А кто еще?

- Волчата выросли, - говорили о мальчиках дехкане.

- Самые настоящие.

Это мнение так и осталось жить в кишлаке. Менялись времена и люди. Вечным был только Айкар с

синеватым снегом на вершине. Долго еще ходили слухи о тревожном времени, о злых «волчатах»,

вскормленных хитрым, жадным человеком.

Потом и они забылись. Кишлак потрясали новые события.

Из рукописи Махмуд-бека Садыкова

Я приехал в родной кишлак, где не был более сорока пяти лет. Это было в начале июня. До уборки

хлебов оставалось дней десять - двенадцать. До уборки хлебов...

Помню, как завидовали нам кишлачные ребята: сироты живут в самом богатом доме. Мы были

голодными, ходили босиком. Нас не могли отличить друг от друга. Рустам и Камил - двое ободранных

мальчишек.

Кого хотел сделать из нас Джумабай? Не знаю. Но его имя долго служило мне защитой в чужих

странах. В тесном караван-сарае не раз вспоминал я Джумабая, называя его уважаемым и

благодетелем. Так требовала обстановка. Вокруг сидели все «бывшие»: муллы, баи, курбаши.

Но обо всем этом я расскажу позже. Обо всем этом - долгий рассказ. А сейчас - о свидании с родиной.

В родном кишлаке сохранилась кривая улочка, по которой вниз к речке сбегает ручеек. И, конечно,

Айкар. Он по-прежнему красив. В июне лежат на нем синеватые полосы снега, и по вечерам прохладно.

Мы сидели в доме, который расположился над самой речкой. Было слышно, как вода перебирает

камни, недовольно ворчит.

Это был пятый дом, который я посетил в этот день, а у дверей уже ожидал мальчишка лет