До и после - [9]

Этим вечером я пробиралась через толпу, таща Фостера на буксире. Он цеплялся за мою футболку, пока мы прокладывали путь к пустым местам в дальнем углу трибуны перед очковой зоной.

— Они выглядят как армия, — пробормотал Фостер, и я проследила за его взглядом на трибуны гостей, море синего и золотого.

После того как мы заняли наши места, я осмотрела толпу вокруг. Впереди сидела шумная группа девятиклассников, а за нами разместилась большая компания выпускников, которых я узнала, но ни с кем из них не была особенно дружна. Во времена Джейн между знакомыми и друзьями существовала огромная разница. Друзьям ты можешь раскрыть свои сокровенные чувства и проводить вместе много времени. Знакомому нанесешь визит в течение четверти часа, потому что так положено по этикету.

В наши дни эквивалентом такого пятнадцатиминутного визита было несколько улыбок, взмах рукой и «как дела?», что я и получила от двенадцатиклассников и с готовностью ответила с тем количеством дружелюбия, которое соответствовало случаю, прежде чем вернуться к дальнейшему обозреванию толпы.

Фостер сидел рядом с парочкой готов, которые так тесно переплелись, что было сложно сказать, где чьи конечности, а справа от меня расположился Эмир Зуривич с сигаретой в руках и слегка скучающим выражением лица.

— А я все думал, когда же ты меня заметишь, — сказал он.

Я не много знала об Эмире, только то, что он переехал в Америку всего пару лет назад и уже выучил более крутой сленг и больше ругательств, чем я за свои семнадцать лет.

— Готов к игре? — спросила я, потому что не знала, что еще сказать, но чувствовала, что надо поддержать беседу.

— Готов срубить немного бабла. Я поставил сотню на то, что мы выиграем больше тридцати очков.

— Больше тридцати? Это пять тачдаунов.

Он пожал плечами:

— У Флэт-Лейк команда — дерьмо, а этот парнишка, Эзра, хорош.

— Хорош на пять тачдаунов?

— Ты видела, как он играет?

Все видели, как играет Эзра, и все знали, что он хорош — хорош на пять тачдаунов. Он никогда не упускал передачу. Там, где обычный парень мог пробежать пять ярдов, он пробегал двадцать. Но я вспомнила, как он вел себя в спортзале, его ленивую походку, его «Ты должен был отдать его вбок», и поэтому сказала:

— Он неплох. Ничего особенного.

— Мне нравятся девушки с невозможно высокими стандартами, — улыбнулся Эмир.

Я снова взглянула на поле. От улыбок Эмира мне становилось слегка не по себе. Почему-то хмурый вид казался более естественным для него.

Я и представить не могла, каким для него был переезд в Темпл-Стерлинг. По школе ходило много слухов об Эмире, в основном насчет его жизни до провинциальной Флориды. Я считала большинство из них нелепыми, но, когда Эмир стал осматривать поле, не удержалась и принялась рассматривать его лицо в поисках каких-либо указаний на его прошлое. Как будто там могла оказаться какая-то метка, которую носят люди, которым пришлось повидать трагедию в жизни. Следы вокруг глаз, опустившиеся губы. Но на его лице не было ничего особенного, кроме слегка кривоватого стержня в левой брови.

Мне не удалось дальше поразмышлять над прошлым Эмира, потому что на поле началось действие. Когда на поле вышли игроки, толпа вокруг нас вскочила на ноги, пустив от края стадиона красно-белую волну цветов Темпл-Стерлинга. Группа поддержки растянула бумажный плакат, через который с легкостью прорвались первые несколько парней. С другой стороны поля показались игроки в синем с золотом, и трибуны Флэт-Лейк взорвались криками. Электронное табло засветилось, как кончик сигареты Эмира, и игра началась.

Она не стала какой-то особенной. Не слишком волнительной, я хочу сказать, потому что в первой же половине мы взяли отрыв в три тачдауна и сохраняли его всю игру. В последние пятнадцать минут он увеличился до пяти тачдаунов. Эмир практически сиял, предвкушая свой выигрыш.

Большую часть игры я думала о своем. Я перечитывала «Чувство и чувствительность» и называла ее своей любимой книгой, но каждая книга Джейн Остин была моей любимой, когда я ее перечитывала. Единственной книгой, которую я не могла полностью принять, была «Мэнсфилд-Парк», потому что — внимание, спойлер — главный герой сильно влюблен в свою кузину. Я знаю, что в то время все было по-другому и, возможно, в их глазах это было полностью приемлемо, но от идеи о влюбленных друг в друга двоюродных брате и сестре меня немного подташнивало, особенно после того, как в нашей жизни появился Фостер.

И еще одна жалоба имелась у меня на книги Джейн, кроме любви между кузенами. Это часть о воссоединении влюбленных. Ведь это истории о такой непреодолимой любви, о таких сильных чувствах. Вы следуете за героями в их взлетах и падениях на американских горках эмоций, когда дух захватывает от этих «будут они вместе или не будут». Так разве будет слишком попросить, чтобы части про «Я люблю тебя и хочу быть с тобой» уделялось чуть больше времени? Это же самая лучшая часть, и мне хочется ее растянуть. Я хочу поцелуев — хороших, долгих, страстных. Джейн никогда о них не пишет.

Она также не писала и о школьном футболе, так что я задумалась о том, как бы это сделала я: как описала бы гордость, которую испытала мисс Теннисон, когда мистер Кинкейд пробежал десять ярдов. Темно-красные шлемы Темпл-Стерлинга, блестящие в свете прожекторов. Легкий запах марихуаны, окутывающий Эмира. Посмел бы кто-нибудь в те времена писать о травке? Джейн, наверное, была бы шокирована.