До Берлина - 896 километров - [4]

Мы, разумеется, покатили в медсанбат, который шикарно развернулся в помещении львовской клинической больницы, где каких-то два дня назад располагался немецкий офицерский госпиталь. На высокой пружинистой кровати лежал весь забинтованный старшина Сурков. Смуглое остроскулое лицо его чернело в свежей повязке, как уголь на снегу. Казалось, что в нем, тяжело раненном, не погасло еще нервное напряжение нечеловечески трудных дней, которые он провел в боях, почти не вылезая из раскаленной солнцем машины.

— …Сашко-то Марченко, радист наш, он здешний был, львовский… Так его немец еще там, в этом самом горсовете… из автомата подрезал. А без него мы — как слепые без поводыря… Суемся туда, сюда. Путь, можно сказать, гусеницами прощупывали. Однако… хоть и без поводыря, сложа руки не сидели… Дали им дрозда… Ну и они нас вчера подковали. Ни фига, семь один в нашу пользу…

Речь его потеряла две трети своей красочности оттого, что некоторые слова, которые Сурков, великий знаток русской словесности, остервенело выкрикивал, пришлось заменять многоточием. Но все же нам удалось уточнить картину этого замечательного и, может быть, единственного в своем роде боя.

Мы взялись было выуживать из Суркова подробности, но женщина-врач, суровая старуха с басистым голосом, выставила нас из палаты: раненый недавно оперирован, он в тяжелом состоянии, его нельзя утомлять.

— Так поправляйтесь, старшина.

— Я что, на мне… все как на кошке заживет. А вот Сашко Марченко да лейтенанта нашего нет. Они… — И тут на загорелом скуластом лице появились и побежали в бинты две крупные слезы.

Корреспонденцию "Флаг над ратушей" я писал в редакции дивизионной газеты. Маленький редактор по мере сил мешал мне писать, подсовывая под нос все новые и новые материалы. Он был страстно влюблен в свою дивизию, в ее людей и требовал, чтобы я обязательно прочел еще какую-нибудь заметку или очерк, где эти люди были им воспеты. Он, искренне помогавший мне в поиске танкистов, как мне кажется, все-таки жалел, что писал я не о людях его славной дивизии, а о танковой бригаде, действовавшей в составе Уральского добровольческого корпуса 4-й танковой армии.

В заключение оказалось, что и сам этот капитан — любопытная личность. Вечером перед прощанием он сменил засаленную гимнастерку на новенький китель, и я не без удивления увидел на нем орден Славы и две нашивки за ранения — красную и золотую. Оказалось, что этот энтузиаст военной печати с мальчишеских лет был рабкором в многотиражке одного из харьковских заводов, стал ее редактором, в войну пошел в ополчение. Был определен в полковую разведку. Отличился, вынеся на плечах командира, раненного во время поиска. Только потом уже, выйдя из госпиталя после второго тяжелого ранения, вернулся к профессии журналиста.

— Приезжайте, обязательно приезжайте в нашу гвардейскую дивизию. Люди у нас во! — напутствовал он меня, — Воюем во! Герои у нас во! — На каждом этом «во» он подымал вверх большой, испачканный чернилами палец своей маленькой, почти женской руки. И так разволновался, что добавил для убедительности: — И харчи у нас во! — вызвав ироническую улыбку на круглой румяной физиономии моего водителя старшины Петровича.

— Уж такие харчи, что после них кишка кишке фигу кажет. Тоже мне гвардейцы, — заявил он, отыскивая по карте ближайшую дорогу к штабу фронта. — С таких харчей только лазаря петь.

Откровенно говоря, мне тоже показалось, что маленький коллега из дивизионной газеты немножко не от мира сего и тылы его редакции работают просто неважно. Но какое это имело значение, если человек этот помог мне добыть материал для первой корреспонденции с Первого Украинского фронта.

Друзья встречаются вновь

Итак, я озаглавил свой очерк "Флаг над ратушей" и, признаюсь, немного гордился, кладя его на пюпитр ДСа[1], добравшись к исходу дня до фронтового телеграфного узла. ДС — рыжий бледнолицый капитан, пробежав очерк, поднял на меня свои зеленоватые насмешливые глаза.

— На второй заход идете, товарищ подполковник?

— Простите, не понимаю.

— Да мы об этом флаге уже передавали утром.

— Чье? Кто написал?

— Капитан Крушинский. Передал в "Комсомольскую правду". Довольно, скажу вам, интересный материал. — И насмешливо спросил: — Что же, будем дублировать и для "Правды"?

Всяких я повидал ДСов за время войны. Были среди них сердитые и добрые, были охочие поболтать о литературе и о женщинах, были любители послушать анекдоты и потолковать о стратегии. Даже любители попеть были, но такого вот, как этот рыжий капитан, в своей иронии не щадящего, как говорится, ни чинов, ни званий, еще не встречалось.

— Не будем дублировать, отдайте назад, — ответил я как можно спокойнее и, забрав свой действительно интересный, действительно весомый материал, небрежно сунул его в планшет.

С капитаном Сергеем Крушинским, корреспондентом "Комсомольской правды", у меня были старые счеты еще по Калининскому и по Второму Украинскому фронтам. С виду неторопливый, даже флегматичный, а на самом деле собранный, организованный и азартный, он при наших самых добрых отношениях не упускал случая, как говорят газетчики, "вставить фитиль". Самый последний фитиль, вставленный только что, был налицо. Лопнул мой "Флаг над ратушей". И все-таки я обрадовался, узнав, что постоянный соперник в профессиональном соревновании тут и нам вновь предстоит работать вместе.