ДНК миллиардера - [11]

Сходное поведение, речевые особенности и т. д., конечно, помогают богатым узнавать себе подобных, не позволяя заподозрить, что попавший в их среду – чужак.

Кроме того, так становится возможным акцентировать мелкие различия. В книге «Теория праздного класса» преподаватель экономики Чикагского университета Торстейн Веблен описывал поведение богатых в основном через призму престижного, демонстративного потребления. Однако неприметное потребление во многих отношениях интригует сильнее. Так, почти все павлины имеют бросающиеся в глаза хвостовые перья, которые они поднимают вверх и которыми трещат, чтобы привлечь внимание самок. Самки небезразличны к размерам перьев и выносливости их носителей, эти качества – своего рода входная плата, как и размер состояния для богатых. Но, кроме того, самки очень восприимчивы и к мелким деталям, таким как блеск и симметричность перьев. Если самцу недостает каких-нибудь пяти из примерно 150 хвостовых перьев, привередливые самки пренебрегают его приглашениями на танец.

Среди богатых малозаметные сигналы также являются своего рода специальным, изобилующим нюансами языком общения особей подвида. Женщина из этого клуба избранных может, например, носить обычный с виду коричневый свитер. Только люди одного с ней круга заметят, что это эксклюзивная модель от Yves St. Laurent, стоящая больше, чем, скажем, ее же пальто от Chanel. Так же и Сирио Маччиони, владелец модного нью-йоркского ресторана Le Cirque, у себя дома в Италии водит невзрачную «лянчу». Но «член клуба» поймет по рычащему звуку выхлопа, что на самом деле это замаскированный «феррари». Семья Аньелли, чья компания производит машины той и другой марок, начала производить эту модель в 1980-х годах, когда левый крен в политике сделал неблагоразумной демонстрацию своего богатства.

Нередко эти знаки едва различимы, так что чужаки не в состоянии их оценить, и в этом-то, по крайней мере отчасти, их смысл:

«Если в доме людей, недавно появившихся в Аспене, вы увидите Сая Туомбли, можете быть уверены, что у них есть деньги, особенно если дом используется не очень часто. Для тех, кто понимает, это значит: „Я очень богат“. А на мнение остальных все равно наплевать».

Эта последняя фраза указывает на то, что Лоренц называл «темной стороной псевдовидообразования», – на склонность считать чужаков скучными, невежественными, даже неполноценными. Это совершенно естественная тенденция. Группы туземцев, отмечал Лоренц, неявно поступают так же, используя слово «люди» или «народ» только в отношении представителей своего племени. «С их точки зрения, употребление в пищу поверженных воинов вражеского племени, строго говоря, не является каннибализмом». А есть ли на этот счет мнение у богачей?

Инкапсуляция

История богатства – это всегда история богачей, отделяющих себя от hoi polloi. В разные времена и в разных странах богачи пользовались платьем, носить которое низшим сословиям возбранялось законом; они вели свои родословные, являвшиеся важным рычагом социального господства, запрещая беднякам делать то же самое; они порой даже говорили на ином языке (латынь средневекового благородного сословия; нормандский диалект французского языка в Англии после норманнского завоевания; парижский вариант французского языка, который использовало русское дворянство в XIX веке; классический китайский у образованных людей и знати Китая). Порой богачи прикладывали огромные усилия, чтобы избежать неприятности видеть людей низшего социального положения или быть увиденными ими. Так, в начале XVIII века герцог Сомерсетский – один из богатейших пэров Англии – путешествовал в своей запряженной шестеркой карете, перед которой скакали верховые, прогонявшие с полей крестьян, чтобы те не оскорбляли его своими взглядами. Уже в 1945 году, когда магарани Барода ехала верхом, слуги приказывали проходившим мимо людям отвернуться.

Возможно, тем самым эти гордецы, как это ни парадоксально, стремились предотвратить возникновение зависти и соперничества со стороны людей, не являвшихся частью привилегированной группы.

«Крестьяне не чувствуют себя обездоленными по сравнению с лордом, пока считают аристократа представителем другого вида, другим животным, сравнение с которым невозможно, – писал канадский антрополог Джером Баркоу. – Когда происходит такая инкапсуляция социальных групп, зависть предотвращается».

Богатые, конечно, никогда не считали, что низшие слои принадлежат к какому-то иному виду, говоря лишь: «Они не такие, как мы, мой дорогой».

Когда богатые собирались предстать перед простыми людьми, они стремились внушить благоговение и добиться подобострастного внимания, как если бы они были сверхъестественными существами.

«Я люблю бывать у барона в кабинете, – писал Генрих Гейне о своем друге, парижском финансисте бароне Джеймсе Ротшильде, – где я как философ могу наблюдать, как люди кланяются и расшаркиваются перед ним. Такой изгиб позвоночника с трудом повторил бы лучший акробат. Я видел, как люди скрючивались, будто прикоснувшись к электрической батарее, когда подходили к барону».

Или, как выразился об осеняющей монарха сверхъестественной власти египетский чиновник в 1500 году до н. э.: «Он бог, по воле которого мы живем, отец и мать всех людей, единственный и не имеющий равных».