Дни - [64]

Первого марта генерал Алексеев запросил телеграммой всех главнокомандующих фронтами. Телеграммы эти запрашивали у главнокомандующих их мнение о желательности при данных обстоятельствах отречения государя императора от престола в пользу сына. К часу дня второго марта все ответы главнокомандующих были получены и сосредоточились в руках генерала Рузского. Ответы эти были:

1) От великого князя Николая Николаевича – главнокомандующего Кавказским фронтом.

2) От генерала Сахарова – фактического главнокомандующего Румынским фронтом (собственно главнокомандующим был король Румынии, а Сахаров был его начальником штаба).

3) От генерала Брусилова – главнокомандующего Юго-Западным фронтом.

4) От генерала Эверта – главнокомандующего Западным фронтом.

5) От самого Рузского – главнокомандующего Северным фронтом. Все пять главнокомандующих фронтами и генерал Алексеев (ген. Алексеев был начальником штаба при Государе) высказались за отречение Государя императора от престола.

В час дня второго марта генерал Рузский, сопровождаемый своим начальником штаба генералом Даниловым и Савичем – генерал-квартирмейстером, был принят Государем. Государь принял их в том же самом вагоне, в котором через несколько часов было отречение. Генерал Рузский доложил Государю мнение генерала Алексеева и главнокомандующих фронтами, в том числе свое собственное. Кроме того, генерал Рузский просил еще выслушать генералов Данилова и Савича. Государь приказал Данилову говорить.

Генерал Данилов сказал приблизительно следующее:

– Положение очень трудное… Думаю, что главнокомандующие фронтами правы. Зная ваше императорское величество, я не сомневаюсь, что, если благоугодно будет разделить наше мнение, ваше величество принесете и эту жертву родине…

Савич кратко сказал, что он присоединяется к мнению генерала Данилова. На это Государь ответил очень взволнованно и очень прочувственно, в том смысле, что нет такой жертвы, ко торой он не принес бы для России.

После этого была составлена краткая телеграмма, извещавшая генерала Алексеева о том, что Государь принял решение отречься от престола. генерал Рузский взял телеграмму и удалился, но несколько медлил с отправкой ее, так как он знал, что Гучков и Шульгин утром выехали из Петрограда: он хотел посоветоваться с ними особенно по вопросу о том, кто станет во главе правительства. Генерал Рузский не доверял Львову и предпочитал Родзянко. Гучкова и Шульгина ожидали с часу на час. Но уже в три часа дня от Государя пришел кто-то с приказанием вернуть телеграмму. Тогда же генерал Рузский узнал, что Государь передумал в том смысле, что отречение должно быть не в пользу Алексея Николаевича, а в пользу Михаила Александровича. После повторного приказания вернуть телеграмму, телеграмма была возвращена и, таким образом, послана не была. День прошел в ожидании Гучкова и Шульгина.

* * *

Все это, должно быть, тогда же рассказал нам генерал Рузский. Во всяком случае, события этого дня можно считать точно установленными в таком виде, как я их изложил. Позднее это подтвердил мне генерал Данилов, который лично был свидетелем вышеизложенного.

* * *

Около часу ночи, а может быть двух, принесли второй экземпляр отречения. Оба экземпляра были подписаны Государем. Их судьба, насколько я знаю, такова. Один экземпляр мы с Гучковым тогда же оставили генералу Рузскому. Этот экземпляр хранился у его начальника штаба, генерала Данилова. В апреле месяце 1917 года этот экземпляр был доставлен генералом Даниловым главе Временного правительства князю Львову. Другой экземпляр мы повезли с Гучковым в Петроград. Впрочем, обгоняя нас, текст отречения побежал по прямому проводу и был известен в Петрограде ночью же…

* * *

Мы выехали. В вагоне я заснул свинцовым сном. Ранним утром мы были в Петрограде…

Последние дни «конституции»

( Продолжение)

(3 марта 1917 сода)

Не помню, как и почему, когда мы приехали в Петроград, на вокзале какие-то люди, которых уже было много, что-то нам говорили и Куда-то нас тащили… И из этой кутерьмы вышло такое решение, что Гучкова Куда-то потянули, я уже хорошенько не знаю – куда. А мне выпало на долю объявить о происшедшем «войскам и народу». какие-то люди суетились вокруг меня, торопили и говорили, что войска уже ждут – выстроены в вестибюле вокзала. Сопровождаемый этой волнующейся группой, я пошел с ними. Они привели меня в то помещение, где продаются билеты, – словом, во входной зал. Здесь действительно стоял полк, или большой батальон, выстроившись на три стороны – «покоем». Четвертую сторону составляла толпа.

Я вошел в это каре, и в ту же минуту раздалась команда. Роты взяли на караул, и стало совершенно тихо…

* * *

Стало так тихо, как, кажется, никогда еще… У меня очень слабый голос… Но я чувствовал, что каждое слово летит над строем и дальше в толпу, и слышно им было все ясно. Я читал им «отречение»…

* * *

Слова падали… И сами по себе они были – как это сказать? – вековым волнением волнующие… А тут – в этой обстановке… Перед строем, замершим в торжественном жесте, перед этой толпой, испуганной, благоговейно затихшей, они звучали неповторяемо…