Дни моей жизни - [8]

Разговор со старухой произвел на меня такое сильное впечатление, что я тут же велел седлать лошадь и, прискакав в резиденцию, сообщил о слышанном м-ру Осборну и всем остальным. Они тоже считали, что за такое короткое время вести не могли достигнуть Претории. Однако все забеспокоились, полагая, что какие-то события могли произойти еще до вчерашнего дня. Принялись наводить справки, но безуспешно. Насколько я помню, только двадцать часов спустя до Претории добрался на измученном коне гонец с дурными вестями.

Откуда узнала о случившемся старуха-готтентотка? Я и сейчас этого не понимаю. Сообщение не могло передаваться криком с вершины одной горы на вершину другой, как это делают кафры, ибо между Преторией и Изанзлваной простирается Высокий велд, где нет гор. Разве что туземцам известен или был известен способ передачи новостей почти со скоростью телеграфа, о котором мы, белые, ничего не знаем.

В Претории все были потрясены, тем более что сведения о потерях были сильно преувеличены. Известие произвело такое сильное впечатление потому, что лишь немногие из нас не потеряли кого-нибудь из близких. У сэра Теофила погиб один из трех сыновей, а сначала он считал, что потерял всех троих. Позднее скелет убитого сына был опознан по какой-то особенности строения зубов. Осборн потерял зятя. Я был знаком со многими офицерами двадцать четвертого полка, павшими в бою, но больше всего грустил по отважному Когхиллу, с которым очень подружился в Претории, где он служил адъютантом сэра Артура Каннингема28. Это был очень веселый молодой человек, знавший массу анекдотов. Некоторые я помню до сих пор.

Он и Мелвилл погибли, сражаясь спина к спине, в тщетной попытке отстоять знамя полка, которое потом подняли со дна реки.

Пожалуй, единственные мои приятные воспоминания о Трансваале связаны с поездками по территории с судьей Котце. Обычно мы передвигались от города к городу в фургоне, запряженном волами, а в свободное время охотились. Тогда некоторые районы трансваальского велда кишели дичью. Остановившись на ночлег, мы обедали у костра; обед я всегда готовил сам, ибо изрядно поднаторел в кулинарии; если было сыро и холодно, мы ели в фургоне, а потом до сна читали друг другу Шекспира.

Хорошо помню одну такую ночь; мы остановились на Высоком велде в окрестностях озера Криссисмер, где была прекрасная охота на диких уток. Почитав «Ромео и Джульетту», мы улеглись спать. На рассвете я выглянул из-за занавесок фургона и увидел в окружавшем нас густом тумане большое стадо антилоп бубалов, которые паслись у самого фургона. Я разбудил судью, мы взяли винтовки и открыли огонь. Он не попал, зато я первый раз в своей жизни одним выстрелом уложил двух животных. Истины ради должен заметить, что судья претендовал на одну антилопу, но я наотрез отказался признать его компетентное суждение по этому вопросу.

Одна такая поездка чуть не кончилась для меня трагически. Однажды утром перед завтраком я ранил самца антилопы гну в колено задней ноги. Тогда я вскочил на свою замечательную лошадь, по кличке Мореско, и решил загнать антилопу. Но поджарое животное, несмотря на рану, неслось как вихрь. Довольно быстро антилопа очутилась посреди большого стада ее родичей голов в триста — четыреста. Если Мореско, преследуя дичь, пускался в галоп, то остановить его было невозможно, оставалось дать ему полную волю. Конь тоже врезался в стадо. Мореско не спускал глаз с раненого животного, пока наконец не отделил его от остальных.

Мы снова пустились в погоню и оказались среди ям, вырытых муравьедами. Некоторые мы объезжали, через другие Мореско перескакивал. Однако в конце концов он все-таки угодил в яму по самую шею, а я был переброшен с седла ему на холку. С необыкновенным проворством конь выскочил обратно, одним движением головы вернул меня в седло, и мы снова понеслись. Кончилось тем, что антилопу удалось нагнать и она остановилась, но остановить Мореско, чтобы выстрелить, я не смог. Конь бросился на антилопу, словно собирался ее сожрать. Тогда антилопа атаковала нас, и Мореско избежал беды, отпрянув назад так, что сел на собственный хвост. В тот миг, когда антилопа проносилась под задранной мордой коня, я одной рукой выставил вперед винтовку и нажал на спусковой крючок. Пуля попала в сердце, и антилопа упала как подкошенная. Тогда я привязал к ее рогу носовой платок, чтобы отпугнуть стервятников, и повернул к нашей стоянке.

Ехал я целый день, но так и не нашел своего лагеря на огромной холмистой равнине. Один раз, уже незадолго до заката, мне показалось, что в пяти-шести милях белеют покрышки фургонов. Я направился в ту сторону, но обнаружил, что это просто белые камни. Началась сильнейшая гроза, я промок до костей. В спускавшихся сумерках конь наступил копытом на круглый камень и поскользнулся. Я грохнулся на землю, сильно расшибся и едва не потерял сознание.

Отлежавшись, я пришел в себя и снова забрался на коня. Тут я сообразил, что, когда покидал стоянку, солнце светило мне в лицо. Поэтому я поскакал теперь на запад. Когда стало совсем темно, я слез с коня, обмотал поводья вокруг руки и улегся на земле выжженного огнем велда. От холода, который в это время года на высоком плато пролизывает до костей, я прикрылся чепраком. Я промок до нитки, переволновался, был вконец измотан и голоден, так как ничего не ел со вчерашнего вечера, — положение было явно опасное. Мимо меня двигались различные животные; при свете звезд я мог разглядеть их очертания. Затем появились гиены и подняли вой. У меня оставалось три патрона, и я дважды выстрелил в том направлении, откуда слышались их вопли. Потом, подумав, выпалил последним патроном прямо в воздух. После этого лег на землю и погрузился в забытье, из которого меня вывели крики, послышавшиеся вдалеке. Я откликнулся, крики стали приближаться, и наконец из темноты вынырнул Мазуку — мой слуга-зулус. Меня, видимо, спас последний выстрел; право не знаю, что было бы со мной, если б я пролежал всю ночь на холодной сырой земле. Вряд ли у меня хватило бы сил снова сесть утром на коня. Мазуку и другие туземцы искали меня несколько часов. В конце концов все, кроме Мазуку, отказались от поисков; он же сказал, что не успокоится, пока не разыщет меня. Он долго бродил один по велду, и вдруг его острый глаз заметил вспышку моего выстрела — он был слишком далеко, чтобы расслышать звук. Тогда Мазуку двинулся в этом направлении и прошел несколько миль, непрерывно зовя меня. Наконец я откликнулся.