Дни между станциями - [81]

Он стал презирать то, что его мучило, и устал обходить тени.

Теперь он боялся, что какой-нибудь извращенный виток судьбы уведет его мимо его предназначения – после того, как она уже предоставила ему столько шансов. Поезд полз к Милану сквозь ночь, весь следующий день медленно петлял вдоль Лазурного берега – Монако, Ницца, Канны, Сен-Тропе, Марсель, Монпелье, – а во вторую ночь вдоль Пиренеев, к Тулузе. Он спал немного; когда и засыпал, он внезапно стряхивал с себя сон через час-другой, встревожась, что пропустил остановку. Но он еще не пропустил ее: ко второму рассвету в пути ему уже видно было побережье, хотя само море теперь было далеко. Биарриц, Бордо. Последний час до своей остановки Мишель простоял у окна в коридоре, щурясь и разглядывая горизонт, дабы та ни в коем случае не проскользнула мимо. Наконец поезд остановился, замаячила платформа, и он увидел облупившиеся зеленые буквы – название станции.

Он шел по городу, и ничто не отзывалось в нем, ничто не бередило воспоминаний. Высокие стены, мансарды, шпили, колокольни – ничто не казалось знакомым; улицы были ему чужды. Он был не уверен, огорчает это его или же приносит облегчение. Но у ворот города он узнал – за сухими, опустевшими причалами и примолкшими кафе – дом вдалеке, выходивший окнами туда, где раньше было море. Это было воспоминание, относившееся не к его прошлому, а скорее к его видениям на поезде в Венецию; только теперь дом был похож на черное пламя, лизавшее солнце, – почти такое же черное, как большой, почти совершенно круглый камень там, где начиналась ведущая к дому тропинка.

Когда Мишель поднялся на холм, ничто не шевельнулось. Он медленно шел к парадной двери, и ни один из объявившихся призраков ему не принадлежал. Он постоял у двери несколько минут, прежде чем протянуть руку и распахнуть ее, затем шагнул внутрь, и дом, казалось, выдохнул. Он обернулся, чтобы увидеть все, затем медленно шагнул вперед; когда он петлял по дому и затем вверх по лестнице, стены головокружительно высились. На втором этаже он прошелся из комнаты в комнату: спальня матери, с одной кроватью; следующая – с двумя детскими кроватками рядышком; и третья комнатка, далеко в углу, совсем крохотная, с одной маленькой постелью, принадлежавшей ему. Он помнил эту комнатку из фильма. Он огляделся и собрался было выйти, но тут опустился на колени на кровати и провел рукой по стене в поисках вырезанной надписи.

Вот она. Он попытался ее прочесть. В фильме она выглядела, как AD 1957. A, D, 1 и верхняя часть девятки были видны, но теперь это явно не походило на 57. Знаки были больше похожи на римские цифры, чем на какие-либо числа, что он мог припомнить. Он сидел и долго обдумывал это, боясь, что эта дата имеет значение и он чего-то не понимает. Он нагнулся и посмотрел поближе; он почувствовал себя глупо и отвратительно, внезапно поняв, что это была вовсе не дата.

АДРИАН.

В первый раз с того утра в Париже, казалось такого далекого, он понял, что имя Адриан не было случайно прибредшим ему на ум плодом потусторонних исчислений; и теперь он знал, что был здесь раньше, незадолго до того утра. Не в этой комнате и не в этом доме, но здесь, на краю именно этого открытия, теперь вновь выглянувшего из-за какого-то холодного и острого угла, от которого ему хотелось отвернуться. Он понял, что это открытие сулит ему больше вопросов, чем ответов, и что эти новые вопросы вспорют его до сердцевины: так уже случилось однажды. И как всегда, он бросился в погоню за своим ужасом.

Он отправился обратно к причалу. Бары были пусты; Виндо больше не полнился моряками. Он зашел в то особенное кафе, которое в дневном свете слегка отсвечивало раскаленно-синим светом, шедшим от стен.

Когда он вошел, полдюжины пожилых мужчин обернулись поглазеть на него. Он не мог представить себе, каким виделся им. Его волосы были белы, его безучастные глаза пульсировали, как маленькие скважины, сквозь которые можно было увидеть какие-то другие места. Его длинный синий плащ превратился в лохмотья. Мишель подобрал нужные слова по-французски:

– Мне нужно несколько человек, чтобы сделать кое-какую работу. – Он подошел к ближайшему столу и положил деньги на виду. – Восемь американских долларов. Около сорока пяти франков. – Он покачал головой, подыскивая слова. – Это все, что у меня есть. – Он пожал плечами. – Работы немного. На час. На это можно купить шесть-семь бутылок вина; это…

Он остановился – он не мог больше придумать, что сказать, чтобы убедить их. Сначала ни один из мужчин не шевельнулся. Затем к нему подошел один из них – маленький человечек в кепке.

– Что вы хотите? – спросил он.

Мишель подвел его к окну. Он указал на камень далеко на берегу. Человечек не помнил, как давно он там стоит, но другой вспомнил, что было время, когда камня еще не было, много лет назад; и еще один рассказал о женщине, что жила в доме наверху, и как однажды она пришла в поселок и наняла несколько человек, чтобы они вырыли яму.

Когда их собственные бутылки опустели, мужчины из кафе взялись за лопаты.

Он повел их по причалу к берегу. Песок, после нескольких недель на солнце, стал сухим и жестким. Мишель и шестеро мужчин откатили камень на несколько футов и начали копать. Работа продолжалась уже три четверти часа, когда они наконец на что-то наткнулись. Найдя небольшой гроб, мужчины заволновались, но Мишель убедил их вырыть еще одну яму рядом с первой. Еще через три четверти часа показался второй гробик; Мишель заставил мужчин вытащить их и поставить на берегу. Тогда мужчины отошли и уставились на Мишеля. Ямы были рядом, их разделяла лишь узкая полоска земли.