Дни испытаний - [4]
— Сюда каждый с одной думой идет — как быстрей назад вырваться…
«Вырваться! Вырваться! Увести с собой папу».
Вошла сестра. Пробежала глазами по лицам больных, ища Нину. Негромко сказала:
— Казанцева! Пойдемте со мной. Вас туда просят.
«Что это? Зачем? Хорошо или плохо? Надо спросить. Почему я боюсь спросить?»
Может быть, и сестра боялась ее вопросов, поэтому заговорила сама:
— Как звать-то тебя? Нина, значит. Ты скинь пальтецо. Я вот здесь его повешу. Здесь никто не возьмет. Надень халат. Без халата туда не пустят.
— К папе?
— Врачи тебя звали, Нина. В ординаторскую. Идем, идем, Нина. Вот сюда, за мной. Ты у нас бывала когда? Тут недалеко. Василий Петрович сам хочет с тобой поговорить. Василий Петрович Криницин. Профессор. Слышала такого?
Сестра говорила быстро. Даже задавая вопросы, она не останавливалась, не делала пауз.
Некрутая лестница и коридор привели их к большой светлой комнате. Здесь было много людей в белых халатах и шапочках. Когда сестра ввела Нину, голоса оборвались на полуслове. Но никто не смотрел на Нину. Все взгляды словно магнитом притягивало к высокому плотному человеку, стоявшему у окна.
«Профессор Криницин», — догадалась Нина. И, как это ни нелепо, стала упорно вспоминать, где она слышала эту фамилию. Наверное, от отца, но зачем это сейчас? Она отмахнулась от ненужных мыслей и тоже стала смотреть на высокого врача, смотреть испуганно и умоляюще, словно дело было не в состоянии отца, а в этом человеке, словно то, что он должен был сейчас ей сказать, зависело только от него.
— Казанцева? — негромко спросил врач.
— Нина, — подсказала сестра.
— Казанцева Нина, — неизвестно для чего повторил врач и также неизвестно для чего чуть приподнял белую шапочку. Из-под нее показались темные с белыми нитями волосы.
— Что с папой? — спросила Нина.
— Вашего отца привезли к нам в тяжелом, очень тяжелом, безнадежном состоянии.
Профессор старался говорить мягко, но это только подчеркивало грозный смысл его слов.
— У него…
— Он… папа… — перебила Нина и остановилась не в силах выговорить страшное.
— Да, он умер, — сказал врач. — Развязка была…
— Умер! — горестно вскрикнула Нина.
Еще войдя в комнату; она догадалась об этом, и все-таки удар казался ей предательски неожиданным.
Профессор говорил еще. Говорил о том, что смерть была неотвратима, о том, что он много слышал о Сергее Артамоновиче и вдвойне жалеет его. Нина не слушала. Горе теснило ей грудь, клонило к земле.
«Папа, папа! Как же ты мог, как же ты мог! — повторяла она мысленно. — Я не хочу, не хочу без тебя, папа. Я не буду без тебя».
И вдруг вспомнила, как капризничала дома, и там была Царицей. А отец во всем потакал ей. Особенно после того, как ушла мама. Все боялся, что ей не хватает нежности…
Вот она стоит против отца и кричит: «Уйди, ты надоел мне, надоел своей вечной опекой». Это была обидная неправда. Но Нина только что вышла из больницы, сильно хромала, волновалась из-за ноги. Осуждая себя даже в эти минуты, она все-таки продолжала выкрикивать нелепые, словно не ее, Нинины, а чужие слова.
А отец только беспомощно взглянул на нее и ушел в свою комнату.
Размолвка была короткой. Через несколько минут Нина уже просила прощения. Но сейчас все существо ее содрогнулось от боли за отца: «Папа, родной, милый, прости меня, папа»…
— Я пойду к нему, — сказала Нина.
Но врач не разрешил:
— Тело в морге, вас туда не пустят.
«Тело, — подумала Нина. — Не папа, а тело». И страшный смысл происшедшего, как-то по-новому обнаженный, дошел до нее.
Она не могла больше стоять в этой комнате. Горе толкало ее куда-то. Обогнав на лестнице полную пожилую женщину, Нина сбежала вниз, накинула пальто. Вспомнила: «На мне же халат».
В приемную вошла женщина, которую обогнала Нина. Она что-то сказала. Нина не слышала что, но в комнате вдруг грохнул дружный смех. Смеялись все — и басовитый мужчина, и модно одетая женщина, и старуха, и даже сидящий рядом с ней мальчик.
Они смеялись, а Нина дико озиралась на них и никак не могла развязать прыгающими пальцами тесемки халата.
— Миокардит — это болезнь, моя милая нянечка, а не фамилия, — добродушно сказал мужчина. — А фамилия моя Кирбенников.
— Может, и так, — ответила няня. — Я, милый, третий день здесь. Не знаю еще…
Слова ее покрыл новый взрыв смеха.
Нине удалось, наконец, сбросить халат. Она выбежала на улицу и, содрогаясь от беззвучных рыданий, ткнулась лицом в холодную стену дома. Боль перемежалась с обидой, едкой, застилающей глаза.
Смеются. Смеются сейчас… Папа лежит где-то, а они… Да что им… всем… всем… Как у телефонной будки. «Мне в больницу! Звонить в больницу». Ему-то какое дело! Он рассказывает анекдот. Может быть, смешной. А что у нее умер отец… И почему так бессмысленно, несправедливо…
— Нина! Нина! Казанцева Нина! Ну куда она успела деваться?
Это кто-то из врачей или сестер искал ее.
Хорошо, что темно, не видят. Ей никого не надо. Лучше одной, одной…
Нина завернула за угол большого здания и по безжизненной осенней тополиной аллее выбежала из больничного двора.
Отца хоронили на третий день после смерти. Выдался один из последних ясных солнечных дней осени. На полкилометра растянулась темная лента похоронной процессии. Шли врачи больницы, в которой много лет проработал Сергей Артамонович, шли его пациенты, шли товарищи его юности, щедро отмеченные сединами, лысинами…
Повесть воскрешает полуторавековую давность. В ее основе легенда о романтической любви жены всесильного горнозаводского начальника к опальному вольнодумцу.В остросюжетных коллизиях автор показывает различные слои общества после всколыхнувшего Россию восстания декабристов.
Свободно и радостно живет советская молодежь. Её не пугает завтрашний день. Перед ней открыты все пути, обеспечено право на труд, право на отдых, право на образование. Радостно жить, учиться и трудиться на благо всех трудящихся, во имя великих идей коммунизма. И, несмотря на это, находятся советские юноши и девушки, облюбовавшие себе насквозь эгоистический, чужеродный, лишь понаслышке усвоенный образ жизни заокеанских молодчиков, любители блатной жизни, охотники укрываться в бездумную, варварски опустошенную жизнь, предпочитающие щеголять грубыми, разнузданными инстинктами!.. Не найти ничего такого, что пришлось бы им по душе.
Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Новый роман талантливого прозаика Витаутаса Бубниса «Осеннее равноденствие» — о современной женщине. «Час судьбы» — многоплановое произведение. В событиях, связанных с крестьянской семьей Йотаутов, — отражение сложной жизни Литвы в период становления Советской власти. «Если у дерева подрубить корни, оно засохнет» — так говорит о необходимости возвращения в отчий дом главный герой романа — художник Саулюс Йотаута. Потому что отчий дом для него — это и родной очаг, и новая Литва.
«Счастье — это быть с природой, видеть ее, говорить с ней», — писал Лев Толстой. Именно так понимал счастье талантливый писатель Василий Подгорнов.Где бы ни был он: на охоте или рыбалке, на пасеке или в саду, — чем бы ни занимался: агроном, сотрудник газеты, корреспондент радио и телевидения, — он не уставал изучать и любить родную русскую природу.Литературная биография Подгорнова коротка. Первые рассказы он написал в 1952 году. Первая книга его нашла своего читателя в 1964 году. Но автор не увидел ее. Он умер рано, в расцвете творческих сил.
В романе рассказывается о жизни большой рабочей семьи Путивцевых. Ее судьба неотделима от судьбы всего народа, строившего социализм в годы первых пятилеток и защитившего мир в схватке с фашизмом.