Дни испытаний - [43]

После того, как финны не смогли взять базу лобовым ударом, они начали обходить ее, намереваясь атаковать со стороны станции. Дома, стоявшие здесь, создавали узкий участок, не простреливаемый из дзотов. Чтобы, попасть в эту мертвую зону, нужно было преодолеть метров двести совершенно открытого пространства, по которому бил станковый пулемет крайнего дзота. На нем они и сосредоточили свой огонь. Пули впивались в бревна, ударялись поблизости в снег, поднимая легкие облачки снежной пыли, и рикошетировали, взвывая как–то по–особенному. Но пулемет, смолкнув, внезапно снова давал длинную очередь, как только финны, ободренные его молчанием, бросались вперед.

После нескольких попыток они начали минометный обстрел. Первая мина легла далеко позади, возле дома, где ночевал Ростовцев. Взорвавшись, она разбила крыльцо.

— Чорт возьми, — выругался Ростовцев, когда очередная мина взорвалась поблизости, — чего доброго, еще подобьют пулемет!

— Не подобьют, товарищ лейтенант, — сказал находившийся рядом Антонов. — Дзот сделан на совесть. Вот если только сзади попадет, в ход сообщения, тогда плохо… А подобьют — другой поставим.

— Верно, сержант. Кстати, слушайте: если со мной что–нибудь случится, а Ковалев к этому времени не вернется, командовать обороной будете вы.

— Есть!

— Базу не отдавать ни в коем случае. Защищаться до последнего человека! В самом крайнем случае, если другого выхода не будет, приказываю последнему из оставшихся взорвать склады… Повторите!

Антонов повторил приказание в точности.

Не успел он кончить, как у входа в дзот снова рванула мина. Куски земли взлетели в воздух. Пулемет, словно захлебнувшись, смолк. Воспользовавшись этим, в направлении станции переметнулось через дорогу несколько фигурок, казавшихся отсюда маленькими, словно игрушечными. Они бежали во весь рост, стремясь подпасть в пространство, защищаемое от огня домами. Они уже пробежали треть пути, а пулемет молчал.

— Санитара!.. — донесся из дзота чей–то голос.

Голубовский, бывший ближе всех, бросился по ходу сообщения туда. Обвалившаяся земля преградила ему путь. Над пулеметчиком, склонившись к его ноге, сидел на корточках второй номер.

— В чем дело? — спросил взволнованно Голубовский.

— Оглушило его… И ногу вот…

Стопа раненого отогнулась в сторону, и через наполовину разодранный сапог виднелось красное месиво. Поверх что–то белело.

«Кость!» — подумал Голубовский, дотронувшись до стопы. Она свободно подвинулась от его прикосновения, удерживаемая лишь оставшейся частью сапога и обрывками мышц. Кровь струйкой стекала на землю.

Раненый пошевелился. Повернувшись на бок, он сел. От этого движения стопа еще больше отвисла, почти подвернувшись под голень. Не понимая, он смотрел на изуродованную ногу.

— Что с ней? — наконец, спросил он.

— Пустяки, — ответил Голубовский, накладывая ему жгут на бедро прямо поверх одежды, и стараясь загородить от глаз раненого перебитую голень. — Пустяки… Повредило немножко.

— А финны?

— Что — финны?

— Так финны ж атакуют?

— Не знаю…

Не обращая внимания на боль и словно ее не чувствуя, раненый попытался выглянуть в бойницу.

— Сидите смирно, — сказал Голубовский. — Я наложу вам шину и перебинтую.

Раненый, не слушая обращенных к нему слов, тянулся к бойнице. Увидев маленькие бегущие по снегу фигурки, он злобно выругался. Порывистым движением он повернулся всем корпусом и взглянул на свою изувеченную ногу. На скулах вздулись упрямые желваки. Голубовский попытался удержать его, но он оттолкнул старшину.

— Пусти, я сам… — Он что–то шарил у себя за поясом и вдруг, вытащив нож, полоснул им по оставшейся части сапога и по размозженным мышцам, удерживавшим еще болтающуюся стопу. Отделив ее, он бросил нож рядом и припал к пулемету. Точно застоявшийся конь, обрадовавшийся свободе, пулемет вздрогнул и забился в его руках.

— Ленту… Ленту готовь, — хрипел пулеметчик в сторону изумленно застывшего товарища, не отрываясь от прицела. Голос его тонул в дробном рокоте выстрелов. Холщевая лента, извиваясь, ползла вниз. Стреляные дымящиеся гильзы сыпались рядом.

Бегущие фигурки ткнулись в снег, прижимаемые свинцовым шквалом. Некоторые из них, не выдержав, поворачивали обратно и падали.

Голубовский повернулся, чтобы выйти. У входа он столкнулся со спешившим сюда Ростовцевым.

— Борис Николаевич, это же безумие. Ему нельзя, — крикнул он, силясь перекричать грохот выстрелов и показывая на кровоточащий обрубок ноги стреляющего.

— Пустите меня на ваше место, — сказал раненому Ростовцев, когда кончилась лента. — Вас должны перевязать.

— Ничего, я еще могу. Я еще|… могу, — повторил тот, опуская голову на руки. Слабость овладевала его телом. Возбуждение, придавшее ему силы, улеглось, и он почувствовал, что ему убийственно хочется спать.

Ростовцев лег у пулемета.

«Осталось десять, — подумал он. — Десять утомленных работой и бессонницей человек… А Ковалева нет. Что с ним?»

С какой–то злобой отчаяния он веером ударил по ровному снежному пространству с прижавшимися к земле финнами, заставляя их подняться. У самого конца простреливаемой площади взметнулись несколько фигур и побежали вперед к станционному зданию. Ростовцев, тщательно целясь, пересек им дорогу. Вот упала одна фигура, вот вторая, словно запнувшись, ринулась на землю. Но остальные еще бежали. Они уже приближались к зданию. Пулемет неистовствовал. Дрожа и сотрясаясь, он выбрасывал все новые потоки свинца. Вот среди бегущих упало еще несколько человек… Но остальные уже успели скрыться за зданием.