Дни гнева, дни любви - [10]

Его, вероятно, удивляло мое молчание. Но я и вправду не знала, что говорить. Так много неожиданностей случилось за время моего краткого путешествия, что впору было подумать, что началось оно под дурным знаком. Да, уж слишком много неприятностей… Либо это невезение, либо я абсолютно бестолкова.

Поворот ключа в замке привел меня в чувство. И только чуть позже я с ужасом осознала, в каком кошмарном положении оказалась.

Дрожащими пальцами я машинально нащупала бумаги, зашитые под плащом, проверила, на месте ли сумка. С этим все было в порядке. Но что будет завтра?

Гвардеец сказал, что утром должен появиться капитан. Если дойдет до того, что он станет во всем серьезно разбираться, моя миссия провалится. Более того, я сама окажусь в тюрьме – если обнаружат бумаги… А что бывает с теми, кто уличен в связях с заграницей и эмиграцией? То, что было с маркизом де Фавра. А его, как известно, повесили.

У меня даже дыхание перехватило, когда я представила, что меня тоже могут повесить. Поручение поручением, но я не думала, что за все это придется заплатить жизнью. Умирать мне совсем не хотелось. Не надо даже думать об этом!

Я стала лихорадочно размышлять. Главное, конечно, – это уничтожить бумаги. Съесть их, что ли? Нет, их слишком много. Господи, да ведь на столе горит лампа. Она-то мне и поможет. Ну, а потом? Потом меня спросят, кто я такая. Нужно что-то выдумать. Да только выдумка, к сожалению, быстро откроется.

Но в этом случае меня, пожалуй, могут обвинить лишь в бродяжничестве. Это не так уж страшно, и об этом можно пока не думать. Надо, пока в караулке никого нет, отпороть подкладку и сжечь письма Марии Антуанетты.

Я уже готова была заняться этим, но шаги за дверью и скрежет ключа в замке заставили меня вздрогнуть. Сердце мое забилось так сильно, что мне показалось, что его стук слышен в участке.

Вошел тот самый здоровенный гвардеец. Тяжелым шагом он прошелся вдоль стены, оправляя форму. Я только сейчас заметила, что он изрядно пьян.

– Ну, – сказал он. – Собачья погода.

Он приблизился ко мне, обдавая запахом скверного табака, и, взяв со стола бутылку, жадно припал к горлышку.

– Хороший коньяк, – сообщил он мне, вытирая усы. – Согревает.

Он сделал еще несколько глотков и поставил бутылку. Большие черные глаза уставились прямо мне в лицо.

– А ты ничего. Где ты тут только взялась такая. Столь изящный комплимент сделал мое настроение еще более мрачным. Уж лучше бы этот тупица не замечал моей внешности и не воображал себя донжуаном.

– Тебе не скучно? – спросил он, усаживаясь рядом со мной.

– Невесело, – ответила я, отодвигаясь.

– Вот-вот, – подхватил он, придвигаясь, – и мне невесело. Холодно. И ни души вокруг. Скверная это штука – дежурство!

Я мрачно взглянула на него, полагая, что лучше всего для меня – это не поддерживать этот разговор. Может, тогда он скорее уберется отсюда на улицу, и я смогу заняться своими бумагами.

Его огромная рука опустилась на мое плечо.

– Слушай, – пробормотал он, слегка запинаясь, – давай развлечемся. Ты правда очень хороша, детка.

«Так, – подумала я, – это меня вовсе не устраивает». Я начинала чувствовать сильное беспокойство. Брезгливо сбросив его руку со своего плеча, я отошла в сторону.

Глаза гвардейца загорелись. Кровь бросилась ему в голову.

– Куда же ты, детка? От меня все равно не уйдешь.

Я попыталась пройти к двери, но он преградил мне путь, размахивая перед собой огромными ручищами, как циклоп в поисках Одиссея.

Я отступила на шаг, к самой стене.

– Я хочу по-хорошему, детка. А то завтра придет капитан… Я ведь многое о тебе наговорить могу. Тебя, пожалуй, в исправительный дом посадят. Если ты, конечно, не будешь посговорчивее…

Меня даже передернуло от услышанного. Оказывается, этот идиот уговаривает меня не тем, что отпустит, а тем, что не станет обо мне лгать!

– Плевать я хотела и на тебя, болван, и на твоего капитана! Слышал?! Убери руки, образина! Я кричать буду!

Он схватил меня у самой стены, сдавил, пахнул в лицо перегаром и потом.

– Кричать? Кричи! Мне, может быть, это даже понравится! Он пытался поцеловать меня. Я пришла в ужас, когда это дикое безобразное лицо приблизилось к моему и, не найдя другой защиты, плюнула ему в глаза.

– Оставь меня в покое, ты, мужик!

Он злобно осклабился и утерся рукавом.

– А ты что – большая цаца? Я тебе сейчас покажу, что мужик в этом деле не хуже любого герцога!

Он так вцепился рукой Мне в волосы, что я почти не могла пошевелить головой.

– Ладно, не строй из себя девицу!

Я пыталась вырваться, сопротивлялась так яростно, как только могла, но у этого дикаря руки были как клещи. Я царапалась, один раз даже укусила его, но он повалил меня на стол, при каждом вздохе обдавая кошмарными запахами.

– Сейчас поглядим, какова ты снизу! – Гвардеец задрал мне юбку, и теперь огромная рука шарила в моем нижнем белье.

Мне удалось до крови расцарапать ему лицо, но он поймал обе мои руки и завел их мне за голову.

– Сейчас, сейчас, – хрипло шептал он, дыша мне прямо в лицо.

Тошнота уже стояла у меня в горле. Иногда от отвращения у меня мутился разум, но, когда я пыталась хоть немного поразмыслить, мне становилось понятно, что кричать бесполезно. Да неужели этой скотине удастся… Нет, я предпочла бы умереть на месте. Когда он пыхтел, пытаясь раздвинуть мои ноги, мне посчастливилось высвободить одну руку. Закинув ее за голову, я принялась лихорадочно шарить по столу. О, если б здесь что-то было – что-нибудь хоть немного тяжелое!