Дни, что нас сближают - [40]

— Вот именно. Желающих попасть к нам — тьма, тебе это тоже известно, коли Докторов за тебя просит. К тому же в нашей отрасли это ближайший к столице комплекс, под боком у нее, половина твоих сокурсников были бы рады устроиться к нам.

— Да, — согласно кивнул Гошо, криво усмехнувшись, и его мечта попасть сюда, лелеемая целых три года, самому показалась чуть ли не приспособленчеством.

— Так-то, — легкая, обескураживающая улыбка, и снова брови строго сдвинулись. — А наш корпус еще и ближе других к остановке, — снова улыбка. — Ну а статус институтской базы дает неограниченную возможность проявить творческие способности. Этой осенью завершаем закладку фруктового сада на шесть тысяч декаров, и все опыты — под наблюдением института.

— Здорово! — воскликнул Гошо. — Я же… в сущности…

Ему хотелось как-то выказать свой восторг, чаяния, надежды, но сдерживало опасение, что человеку за столом он чем-то не понравился.

— Хочу, чтобы ты понял. — Сергиев приподнял письмо и снова положил на место. Его быстрые, резкие взгляды прямо-таки полосовали Гошо, но ни разу не поднялись выше уровня груди. — Хочу, чтобы ты осознал, где будешь стажироваться. У тебя какой балл?

Гошо рот разинул от удивления:

— Я говорил уже, я отличник, второй на курсе, в письме написано… и кроме того…

— Хорошо, — прервал Сергиев (слышал ли, понял ли, не ясно). — Кем работает отец?

— Отца нет, — Гошо вздохнул, и нотка плаксивости невольно проскользнула в голосе, — а мама болеет, из-за нее я…

— Хорошо. В армии отслужил?

— Да. До института еще.

Следующего вопроса Сергиев задать не успел: зазвонил телефон.

Гошо перевел дух, незаметно переступил с ноги на ногу — ноги затекли — и снова посмотрел через тюль занавесок на сверкающий под утренним солнцем институт. Там распоряжался Докторов, который с первых курсов отличал его (не за ясны очи, а за голову, в которой кое-что есть, как сам он говорил) и готов был взять на работу, да только не было сейчас вакантного места, и он перепоручил Гошо Сергиеву (для него мое слово кое-что значит, да и ко мне поближе будешь). Эх, хоть бы уладилось! И к остановке близко, и статус институтской базы дает неограниченные возможности выявить способности молодого специалиста Георгия Александрова. Но все-таки чем-то я ему не нравлюсь… Почему держится так сухо и не смотрит в глаза? Вдруг откажет? Трое претендентов, ты четвертый…

Резкие, полосующие взгляды, короткие «да, да», правая рука, густо заросшая волосами, сжимает трубку, левая нетерпеливо барабанит по столу, и от всей спортивной фигуры веет жесткой, холодной респектабельностью. Может, он вовсе и не бывший офицер? Если знаком с Докторовым, так, может, агроном? А может, Докторов и ему читал лекции, но не увидел в нем склонности к научной работе? Или они знакомы с тех пор, когда этот комплекс стал базой института? Гошо обводил глазами стены и окна кабинета, а в душе тоненькой струйкой трепетало жалкое чувство страха, перемежавшееся на мгновенья вспышками надежды: хоть бы…

— Слушай, Камен, — голос Сергиева стал напряженнее, в нем зазвучала угроза, — я тебе уже говорил: не получается, так ищи подход! Сколько можно учить? — немного послушал и… — Как это не можешь? Позови на дачу, познакомь с Мишо… — поджал губы, послушал и снова ровно, но с нажимом: — Ну хорошо, хорошо, и не таких видали. Людей без изъяна не бывает. Мишо его слабое место нащупает! Но сделать надо! Другого не дано. Идиотство полное! Пять колесников я должен годы ждать, я что, за тридевять земель от столицы? — нахмурил брови, помолчал секунду и разочарованно произнес: — Ладно, пусть Мишо зайдет.

Сергиев бросил трубку, посмотрел на Гошо, опять на уровне груди.

— Пять колесников я три года ждать должен, когда полминистерства — мои люди!

Гошо не понял, о каких колесниках речь, хотя старательно перебрал в уме все, что учил по машинам и что видел на практике, но в памяти ничего не всплыло. Может быть, какой-то новый и совершенно необходимый для этих шести тысяч декаров фруктовых садов агрегат?

— Так, — сказал Сергиев, снова глянув на Гошо, — что отслужил, хорошо. Где был на практике?

— В Долнем Дыбнике, Плевенский район.

— Там не понравилось?

В вопросе не было издевки, но Гошо почувствовал необходимость оправдаться, даже покраснел.

— Понравилось, но я вам говорил про мать, два инсульта у нее было, оставлять ее не с кем, а с собой брать… А то бы я…

На сей раз его прервал не Сергиев: открылась дверь, и в кабинет, шумно дыша, вдвинулся пузатый человек. Гошо сначала увидел его напористо торчащий вперед живот (нижняя пуговица рубашки расстегнута, из-под нее видно майку), потом лицо — крупное, интеллигентное, живое; и сразу видно — человек бывалый. Но самым примечательным, однако, были его глаза: они излучали и силу, и доброту.

— Мишо, — (так вот он какой, этот Мишо, умеющий отыскивать в людях слабые места!), — возьми дело со Спиридоновым в свои руки, черт бы побрал Камена с его щепетильностью, зла не хватает!

— Ничего не имею против. — Вошедший благожелательно глянул на Гошо, будто предлагая и ему участвовать в выполнении задания. — Но как на него выйти? Не просителем же являться?