Дни, что нас сближают - [39]

Тут только я вдруг обнаружил, что для того, чтобы видеть их лучше, я вышел за парапет, огораживающий площадку. Я не почувствовал абсолютно ничего. Я смотрел вниз и совсем ясно видел трещины в скале, пучки травы и красный верх своей машины. Шагнув вперед, я встал на самом обрыве и всмотрелся в долину. Голова у меня не закружилась. Все было ясно, до боли ясно и просто…

Махнув рукой родителям, я повернулся и пошел вниз по дорожке, по ступеням, высеченным в скале.

Перевод И. Марченко.

Радослав Михайлов ВЗЯТКА

© Радослав Михайлов, 1979, c/o Jusautor, Sofia.

Охваченный тревогой и надеждой, ровно в восемь тридцать пять утра Гошо вышел из автобуса и сразу же увидел на противоположной стороне площади громоздкое здание комплекса, типичное для конца пятидесятых годов: безликое, но солидное. Безликим был и городок, скорее большое село, с двухэтажными домами, построенными как кому вздумалось и вольно разбросанными по склонам пожелтевших за лето холмов. Во дворах, огороженных сеткой и засаженных фруктовыми деревьями, не было видно ни кур, ни поросят, и городок выглядел бы опрятным, если бы не пыль, все покрывавшая здесь густым слоем. Октябрь стоял сухой, теплый, безветренный; легкое утреннее марево поднималось над окрестными холмами. Хоть бы все уладилось! — с замиранием сердца подумал Гошо, оглядывая площадь повлажневшими глазами: окружающее виделось ему нереальным, но милым, как бывает при любви с первого взгляда. Он постоял немного и, собравшись с духом, открыл дверь главного входа.

Кабинет Сергиева оказался на втором этаже. Прежде чем постучать в дверь, обитую искусственной кожей, Гошо оглядел пустынный коридор; за дверями слышалось ленивое пощелкивание счетных машинок, а из кабинета Сергиева доносились приглушенные обивкой голоса. Неожиданно для самого себя он успокоился: нужно подождать, пока выйдут люди, и это ожидание оказалось очень кстати. Он облегченно вздохнул и стал медленно прохаживаться по коридору, покрытому изрядно вытоптанной дорожкой из козьей шерсти. Хоть бы все уладилось! Невольно он начал даже подсчитывать в уме, сколько ехать сюда из Софии: час пятнадцать автобусом, плюс полчаса трамваем, в общем, примерно два часа в один конец; но тут же спохватился, суеверно отогнав от себя эти мысли, — устройся сначала! Он старался думать только о том, что было перед глазами: о пыльных улицах за окном, о домах с просторными дворами, о безликом здании, о коридоре с дорожкой из козьей шерсти, об этой обитой двери, за которой сейчас у председателя идет, наверное, совещание… Налево по коридору, направо по коридору, четыре двери по одну сторону, четыре по другую, и вот эта, в углу, обитая искусственной кожей. Шаг по дорожке, еще шаг, и каждый отдается в душе то тревогой, то надеждой, то мольбой: хоть бы… Дверь неожиданно открылась, и в коридор с шумом вышла группа мужчин. Обсуждают свои проблемы, заботы, проходят мимо, никто и не взглянет, а он прислонился к стене, ждет, пока пройдут, и, прикусив дрожащие от волнения губы, стучит в дверь.

Пока Сергиев читал рекомендательное письмо профессора Докторова, Гошо стоял перед его столом с застывшей любезно-вежливой улыбкой, стараясь скрыть ею снова обуявшие его страх и надежду; он сосредоточенно изучал то волосатые руки председателя, то широкий узел его галстука, изредка бросая робкие взгляды на строгое лицо. На темени Сергиева уже обозначилась лысина, но фигура подтянутая, рубашка с короткими рукавами, галстук: было в нем что-то от офицера, перешедшего на гражданскую службу, или от менеджера — весь облик его излучал энергию. Гошо, напрягшись в стойке «смирно», ждал вопросов. Сергиев прочел письмо, отложил, посмотрел на Гошо, но не прямо в лицо, взгляд остановился на уровне груди, там, где сходятся лацканы пиджака.

— М-да, Докторов звонил мне. — Короткая пауза, едва уловимое движение бровей (наверное, думает, что меня по блату хотят устроить, ужаснулся в душе Гошо), пальцы правой руки забарабанили по полированной глади стола. — Вакантное место у меня есть, я Докторову так и сказал, но на него уже три претендента, ты четвертый.

Гошо переступил с ноги на ногу и услышал какой-то не свой, жалостливо-трагический голос:

— Но профессор сказал, что все договорено! Он хотел оставить меня на кафедре, я на курсе второй по успеваемости, но сейчас все места заняты, пришлось бы ждать, а я…

Он хотел добавить, что к работе может приступить хоть завтра, потому что жить совсем не на что, но Сергиев, не меняя тона, прервал, словно бы отстранил от себя ненужные ему объяснения, точно так же как только что отодвинул прочитанное письмо профессора.

— Я не отрицаю — разговор был. Но ты должен ясно осознать, куда идешь стажироваться. Вот он, институт, в двух шагах, — широкий, резкий взмах рукой, и Гошо, как загипнотизированный, перевел взгляд на окно. Сквозь тюль занавесок проступали очертания домов просторно раскинувшегося городка, а за ними вдали — взметнувшееся ввысь новое здание современной архитектуры, облицованное анодированными алюминиевыми панелями, блестевшими в лучах солнца, — родной институт.

— Да-а, — произнес Гошо.