Дни боевые - [3]

— Замечательно! С таким составом вы хорошо сможете помочь нам, — сказал Курочкин, ознакомившись с ведомостью и выслушав мои краткие объяснения. 

— Все это учтем,—  пообещал командующий, когда я доложил ему о своих пожеланиях. — Вам действительно необходимо время, чтобы осмотреться. А часть людей мы у вас обязательно заберем,— успокоил он меня, имея в виду необученное пополнение.

— Какие еще будут указания? — спросил я.

— Вы — во фронтовом резерве, — ответил Курочкин, — продолжайте сосредоточение. Связь у нас с вами есть, и все дополнительные указания будут даны своевременно.

Прежде чем уехать из штаба фронта, я переговорил еще с членом Военного совета корпусным комиссаром В. Н. Богаткиным. Очень жалел я, что мне не удалось увидеть начальника штаба фронта генерал-лейтенанта М. Ф. Ватутина: он был занят переговорами со Ставкой. Только глубокой ночью я вернулся на станцию. Там уже никого не было. Эшелон разгрузился, и люди убыли к месту расквартирования.

На большаке к югу от Валдая я догнал колонну батальона связи. Пешая группа успела проскочить вперед, а машины застряли на разбитой дороге и теперь буксовали в грязи и ползли черепашьим шагом.

Как ни старался мой водитель, обогнать автоколонну нам не удалось. Наша «эмка» так завязла, что ее еле-еле удалось вытащить.

— По такой дороге мы и к утру не доберемся, товарищ полковник, — счищая с себя грязь, говорит адъютант Федя Черепанов.

— А что же делать?

— Ожидать рассвета.

— Нет! Попробуем еще. Прижмитесь ближе к грузовикам, — приказываю я водителю. — Если застрянем, то помогут соседи.

Приткнулись к хвосту автоколонны. Впереди в темноте продолжают рычать застрявшие машины, слышатся ругань и дружное «раз, два — взяли!», а мое продрогшее тело и уставший от напряжения мозг погружаются в забытье...

Издалека слышится голос:

— Вы полковника нашего не видели? Ищу, ищу и никак не найду!

Это вас разыскивают, — трогает меня за плечо адъютант. 

— Меня? Кто? — бормочу я, поеживаясь от холода и пытаясь снова задремать.

— Комдив здесь, — открыв дверцу, говорит кому-то Черепанов.

«Да, это меня разыскивают», — наконец доходит до моего сознания, и дремота мигом улетучивается.

— Товарищ полковник! Вас вызывает к себе командующий войсками фронта, — подойдя к машине, докладывает офицер, оставленный Секаревым на станции Валдай для связи с прибывающими эшелонами.

— Я же только что от командующего, — говорю я ему.

— Когда вы выехали?

— Около двух.

— А мне позвонили из штаба фронта в половине четвертого и приказали разыскать вас.

Сомнений не оставалось. Значит, произошли какие-то изменения. Надо срочно возвращаться.

Минут через сорок — пятьдесят я снова у генерала Курочкина.

— Решил подтянуть вас поближе к линии фронта, — говорит он мне, — и поэтому изменил станции выгрузки. С сегодняшнего дня все ваши эшелоны начнут подаваться на станция Дворец и Любница. Тем, кто сосредоточился в старых районах, дайте сегодня отдохнуть, а завтра к вечеру передвиньте их в новый район. Смотрите на мою карту, — подзывает он меня к себе и показывает новый район и маршруты.

Двухкилометровку местного района я видел впервые и разглядывал ее с интересом.

— А у вас своя карта есть? — вдруг спрашивает генерал.

— Пока нет.

— Тогда возьмите мою. Я поблагодарил его и взял.

— Ну вот, пока все, — говорит Курочкин. Часы показывали шесть утра. Было это 21 сентября 1941 года.

* * *

Возвратился я к себе, когда уже совсем рассвело. — Где же ты запропал? Случилось что-нибудь? — бросился ко мне комиссар. Вместе с Секаревым и Иноходовым он поджидал меня в избе у начальника штаба. 

— Все в порядке! — ответил я, снимая снаряжение и присаживаясь к столу, — даже лучше, чем предполагал.

— А мы-то беспокоились! Решили, если через час не подъедешь, посылать на розыски.

— Ты, Григорий Иванович, может быть, чайком напоишь с дороги?— спросил я у Секарева.

—  Можно заказать...

— У нас в своей хате все подготовлено, — перебил Шабанов, — есть и чай, и завтрак. Хозяйка с самого рассвета старается. Попьем дома, а то она обидится.

— Дома так дома.

— Вы нас, товарищ полковник, не томите, расскажите, что вы узнали в штабе,— попросил Иноходов. Я сообщил все по порядку.

— Раньше чем через неделю в бои не вступим, — сказал Секарев. — Денька три будут подтягиваться наши эшелоны, а затем, при всех условиях, дня три — четыре дадут на изучение обстановки и на подготовку.

— Так и полагается, — поддержал Секарева Иноходов. — По уставу на подготовку к бою отводится: комдиву — два дня, комполка — один день, комбату с комротами — один день; итого четверо суток.

— А вы не особенно-то рассчитывайте, — умеряет восторженный пыл друзей Шабанов. — На войне все бывает: думаешь одно, а получиться может другое.

— Ну, уж вы, товарищ комиссар, все берете под сомнение, — недовольно ворчит Иноходов. — Обещали же комдиву в штабе фронта!

— Нет, товарищи, обещать мне ничего не обещали, — сказал я, — там только соглашались с моими доводами.

— Это одно и то же. Если соглашались, значит, дадут, — уверенно говорит Иноходов. 

— Будем надеяться.

Заглядывая несколько вперед, скажу: предположения наши не оправдались. В бой пришлось вступить при неблагоприятных условиях, без должной ориентировки и подготовки, не через неделю, а через три дня, когда большая часть дивизии находилась еще в пути. Но в то утро мы были вполне уверены, что дела наши пойдут нормально, по уставу, и мы сможем своевременно подготовиться к боям.