Дневниковые записи - [8]

Когда епископ надевает фиолетовую мантию с дивными полосами, то превращается просто в мага.[108] От восхищения я с трудом удержался, чтобы не заплакать. Я простоял в соборе вечерню и пошел домой.

Я побрился, надел чистый воротничок и поехал в Порет.[109] Там я познакомился с Frau Renè (Рене Рудольфовна О'Коннель-Михайловска),[110] очень милой дамой. Ей лет 35, у нее дочь 13 лет и сын 6 ½ лет. Но она изумительно стройна, нежна и приветлива. У нее очень ласковый и, вместе с тем, немного лукавый голос. Мы пили чай из хороших чашек.

Ничего не буду писать о Порет, но если бы и стал писать, то написал бы только самое лучшее. Тут же, как всегда, присутствовала и Глебова.[111] Был еще некий Орест Львович, знакомый Авербаха, но он скоро ушёл.

Я провожал Frau Renè на В. О. Она живет в отдельной квартире из двух комнат. Я видел ее детей, которые спали в своих кроватках. Было два часа ночи, я зашёл к Frau Renè за папиросами, ибо у меня кончился табак. Она предлагала мне остаться пить чай, но я боялся, чтобы она не подумала, что я имею на нее какие-нибудь виды, ибо я такие виды на нее имел. И потому, немного стесняясь, я ушёл.

Я шел домой пешком, курил, любовался Ленинградом и думал о Frau Renè.[112]

***

В воскресенье я был утром с Введенским на выставке всех художников.[113] Я там уже второй раз, и по-прежнему нравится мне только Малевич.[114] И так отвратительны круговцы![115] Даже Бродский[116] приятен чем-то. На выставке встретили Гершова.[117] Я пошел к нему и смотрел его картины. Он пишет хорошие картины.

После обеда ко мне зашел Левин, и мы хотели поехать к Раисе Ильиничне Поляковской.[118] Но как-то не попали на трамвай и не поехали. Тогда я с Л[ипавским] и В[веденским] пошел на вечеринку к Евгении Давыдовне Барж.[119] Там же была и Паперная[120] и пела негритянские хоралы. Домой я вернулся в 4 часа по гражданскому времени (в 3 часа по астрономическому).

***

В понедельник я проснулся в 12 часов. Мне позвонила Frau Renè и сказала, что идет на выставку, так, в 2 ½ часа. Я сказал, что приду тоже. Но ко мне пришел Борис Петрович Котельников,[121] с которым я познакомился в тюремном лазарете, а потом пришел еще Никичук,[122] которого я не видел уже 5 лет. Таким образом, на выставку я попал только в 3 часа. Там я встретил Frau Renè. Мы видели там Евгению Ивановну, мать Введенского, у которой Frau Renè лечится. Мы походили по выставке. Я был, по-моему, мало интересен. Я проводил ее до трамвая и пошёл домой. На Невском встретил Малевича, потом встретил Кельсона.[123]

Я пообедал и поехал к Житкову, где был Олейников и Заболоцкий, и какой-то агроном Иван Васильевич из Одессы. Олейников стал теперь прекрасным поэтом, а Заболоцкий печатает свою книжку стихов.[124]

Обратно шел с Олейниковым пешком, как обыкновенно, и домой пришел в час. […]

***

Уже вторник, 22 ноября, 1 ч. 20 мин. по астрономическому времени и 2 часа 20 минут по гражданскому.

Я только что записал все это в дневник, как вдруг потухло электричество, что за последнее время бывает очень часто. И уже эти строки я дописываю при свече. Пора спать. Я неправильно живу. Я ничего не делаю и очень поздно ложусь спать. Немного скучно, что порвал с Esther. Я все-таки, как она ни противоположна мне по характеру и воспитанию своему, люблю Esther.

***

Сегодня я очень поздно встал. Я встал в половину четвертого. Лежа в кровати, я звонил по телефону своим разным знакомым. Борис Степанович обещал мне достать пуделя. И вот, по этому поводу, я звонил в Институт мозга, где этот пудель якобы находится. Но так ничего и не вышло. Дело откладывается на завтра.

Мне позвонил Маршак и просил прийти сегодня, а я обещал уже быть у Пантелеева. А Маршаку нельзя отказать, потом его долго не застанешь. Придется съездить к Алексею Ивановичу днем.

Я звонил Алисе Ивановне. Завтра концерт этого органиста. Я обещал достать билет Frau Renè. Но что делать, у меня нет денег, а как достать билет через Ивана Ивановича?[125] После Курска я еще не видал его.

Думал я также и об Esther. Даже чуть сам не позвонил ей. Но когда стал человеку противен, то с этим ничего не поделаешь. Теперь-то уж мы с Esther разошлись навеки. Хотя что-то в душе подсказывает мне, что мы еще сойдёмся как следует.

***

Под вечер я поехал к Пантелееву. Там пил много вина. Был там и Боба, и Белых[126] с братом, и еще какие-то молодые люди. А к Маршаку я так и не пошел. Боба ночевал у меня. Мы легли поздно спать, был уже шестой час ночи.

***

23 ноября 1932 года.

Среда. Во сне видел, будто у меня Эстер. И вот мы раздеваемся, ложимся в постель, а тут приходит Введенский и тоже раздевается, и ложится с нами, и лежит между нами. А я злюсь на его бестактность и от злости просыпаюсь. И Боба видел во сне Введенского с какой-то женщиной.

Боба ушел домой, а я сидел на кровати и думал о Эстер. Я решил позвонить ей по телефону и уже позвонил, но тут телефон испортился Значит, так нужно.

Звонил Маршак. Очень неловко, что я не был у него вчера.

Сейчас пошел на кухню, и Лиза напомнила мне, что сегодня рождение Эстер. О, как захотел я ее увидеть!

Надо послать ей телеграмму. Этот день мы хотели провести вместе у меня, но вот как все получилось.