Дневники Зевса - [81]

Флейта, подаренная Аполлоном, лира, которую смастерил Гермес, выпали из окоченевших человеческих пальцев. Все усилия теперь прилагались к грубым каменным, костяным или деревянным орудиям. Единственными дорогами для людей стали реки, по которым они спускались на плотах из связанных бревен.

Изрядная выносливость, которую они приобрели с тех пор, как болезни и телесные слабости были заперты в бронзовом сундуке, позволила им выжить. Но они не были красивы.

То была пора великих холодов. К каким же временам она восходит?

Тельца приносят в жертву в конце его эры, которая занимает небо каждые двадцать четыре тысячелетия. Пора великих холодов заполняет собой полный цикл из двенадцати эр между двумя прохождениями Тельца; она началась почти пятьдесят две тысячи лет назад и закончилась примерно двадцать восемь тысяч лет назад. Мамонт и тур паслись тогда в Европе от Урала до Дордони, забредая на припорошенные снегом средиземноморские равнины.

После долгих и терпеливых поисков вашим ученым-геологам удалось обнаружить то, что издавна вам было известно благодаря истории Прометея.

Похищение огня

Наказание, которому я подверг людей, вовсе не должно было длиться вечно. Подобной суровости у меня и в мыслях не было. Перед богами, собранными на суд, я пообещал, что кара ограничится одним большим мировым годом, одним полным оборотом зодиака; так и было в действительности.

Но едва приговор был оглашен, как Прометей стал искать средство, чтобы его обойти. Он хотел восстановить свою серьезно пошатнувшуюся репутацию, а главное — показать, что не смирился и может пренебречь моим приговором. Вот тогда-то он и стал мятежником по-настоящему.

Прометей взялся за дело ловко, исподтишка, терпеливо.

С тех пор как мой сын Гефест обнаружил измену Афродиты, он жил уныло, одиноко, угрюмо, замкнувшись в себе. Теперь, когда ему уже не приходилось стараться для людей, но только для богов, он безвылазно проводил время в своих подземных кузницах, плавя, куя, вырезая, занимаясь ювелирным трудом даже тогда, когда у него ничего не просили. Работа стала его убежищем от любовных разочарований. Работа и дружба. Прометей заделался другом Гефеста.

Несомненно, человек — друг огня. Все остальные существа боятся пламени и приближаются к нему лишь с опаской, а если пользуются, то с крайней осторожностью. Посмотрите на собаку возле очага: она греется, но вздрагивает при малейшем шорохе от упавшей головни. И это еще собака близка к человеку. А хищники, дикие звери? Они бродят вокруг бивачного костра, кружа поодаль; свет их притягивает, но пламя страшит.

Человеку же, наоборот, нравится ворошить огонь, подпитывать его, то увеличивая, то уменьшая жар. У человека перед очагом беспрерывно заняты и руки, и глаза. Его словно завораживают переливы пламени, мимолетные оттенки; он ждет, чтобы полено прогорело и рухнуло, вздымая вихрь искр. Тогда человек подкладывает другое полено, сгребает угли, меняет тягу, бросает в раскаленную золу кожуру фрукта или ореховую скорлупу. Он любит играть с огнем.

Итак, пока смертные были лишены этого удовольствия, бессмертный Прометей — олицетворение вашего рода — делал все, чтобы сблизиться с Гефестом — олицетворением огня. Каждый день он спускался под Этну в мастерские божественного кузнеца, садился на краешек верстака и смотрел, как работает мой сын. Иногда он протягивал ему кочергу или напильник или же качал мехи. Это ничуть не помогало Гефесту, но он ценил общество Прометея. У него завелся друг, и он почувствовал больше вкуса к работе. Они говорили о своих разочарованиях; точнее, Прометей говорил за них обоих.

— Посмотри, как твой отец с нами обошелся. Обрек человека дрожать от холода на земле, а тебя сослал в эту мрачную пещеру. Впрочем, разве он не всегда жестоко обращался с нами обоими? Вспомни, как он и Гера поступили с тобой, когда ты родился.

— Да ладно, чего уж там! Таков мой удел, — отвечал Гефест, вытирая волосатой рукой намокшие от пота брови.

Вы ведь поняли, конечно, поскольку крайне сообразительны, смысл падения новорожденного Гефеста?

Гефест не вселенский огонь, но всего лишь земная форма огня, огонь, упавший с неба.

И если он родился колченогим, то как раз потому, что он — ваш огонь, чье шаткое, дрожащее, колеблющееся пламя вечно кажется прихрамывающим.

— Ах! Сколько всего мы могли бы сделать вместе, — продолжал Прометей, — сколько счастья могли бы принести, сколько несправедливостей исправить, сколько подвигов совершить, если бы объединили наши силы!

Он не осмеливался добавить: «С твоей силой и моим умом мы могли бы господствовать над миром». Но думал именно так.

— Да, конечно, — соглашался Гефест, обтачивая золотой брусок. — Я поговорю об этом с отцом.

Мой сын не был готов к бунту.

Тем временем Прометей шарил по мастерской, осматривал один за другим металлы, склонялся над тиглями и пытался разгадать таинственную работу одноглазых и сторуких, готовивших сплавы в подземных пропастях. Нарочито небрежно он ворошил ногой шлак или же долго изучал пыль.

Поскольку я лишил его природного огня, а Гефест, похоже, не был расположен нарушать мои приказы, Прометей решил действовать в одиночку и добыть свой собственный огонь, не дожидаясь и не выпрашивая ни у какого бога. Но для этого ему нужен был сам секрет огня. Секрет! Что ж, он похитит его у своего друга. На самом деле он и приходил-то к Гефесту не для чего иного, кроме как для осуществления своего замысла. Он был гениален, этот Прометей, гениален и упрям; в этом ему нельзя было отказать. И вот однажды...