Дневники Зевса - [103]

Ведь именно Тихе распределяет вам радости, успехи, богатства, а также здоровье духа и тела, которое обеспечивает удачное завершение начатого. Развитие ваших дел, осуществление притязаний, нежданное наследство, милость великих, одобрение сограждан, избравших вас на высокий пост, рукоплескания, которые приветствуют ваше творение в театре, — все это дар Тихе, равно как и прославление вашей семьи, слава вашего города, могущество вашей нации. Она Удача, Фортуна.

А! Наконец-то! Вот имя, которое пробуждает в вас хоть какой-то отклик. Но чтобы не обременять себя благодарностью и потому, что любое золото кажется вам дурно распределенным, если попадает не в ваш карман, любой венок кажется сидящим не на том челе, если оно не ваше, вы решили, будто Удача-Фортуна слепа. На самом деле у нее на глазах никогда не было иной повязки, кроме той, которой вы сами ее наделили.

Немесида жестока не больше, чем Тихе слепа, и вовсе не обладает тем особо пронизывающим взором, что направлен на каждого из вас, как вы склонны думать. Колесо Тихе крутится отнюдь не бессмысленно или безумно, петляя по неизвестно какой дороге. И Немесида не преследует вас с особым ожесточением. Тихе делает один оборот своего большого колеса, потом уступает его Немесиде, которая крутит его в обратную сторону.

Приближаясь к вам ровным шагом, они держат предплечья вертикально перед грудью: локоть внизу, кисть образует угол, касаясь пальцами подбородка. Это вовсе не насмешка над вами. Две подруги показывают вам локоть, человеческий локоть, священный локоть — меру, по которой вы строите ваши стены, дворцы и суда; но забываете, потому что у вас-то точно повязка на глазах, строить по ней свои жизни. Заставлять вас придерживаться меры, а если вы сами на это не способны, навязывать ее вам — вот роль Немесиды, когда она крутит назад колесо Тихе.

Человек, на которого сыплются почести, власть, дворцы, считает себя пожизненным их обладателем и предается непомерной гордыне, но вдруг чувствует себя пораженным, опрокинутым, раздавленным Немесидой. Это потому что он забыл об обратном ходе колеса; потому что забыл вернуть богам или людям часть полученного.

Финансисты, разорившиеся из-за чрезмерного доверия к собственным спекуляциям, полководцы, слишком надутые своими былыми победами и заточённые историей в застенок предателей; трибуны, ставшие тиранами, чьи тела однажды оказываются выброшенными на свалку; тщеславные кулачные бойцы, которых несчастный случай вдруг сделал калеками; поэты, ослепленные собственными лаврами и забытые еще до смерти, — все в момент падения считают себя жертвами Немесиды, хотя на самом деле они жертвы лишь самих себя.

Крез, ты думаешь, что твои сокровища дают тебе право властвовать над миром; ты нападешь на Кира и будешь побежден.

Дарий, в своей тиаре из драгоценных каменьев, окруженный бесчисленными воинами, ты смеешься над Александром, но сам кончишь всеми брошенным беглецом, зарезанным в повозке по дороге в Бактриану.

А ты, Александр, да, ты, сын мой! Ты победишь Дария, заставишь трепетать три континента и воздвигнешь свою статую среди статуй олимпийских богов; но, посчитав себя сильнее пустыни, увидишь гибель своей армии в раскаленных песках Гедросии и умрешь в Вавилоне, сраженный лихорадкой, от которой какой-нибудь простой пастух наверняка бы излечился.

Нерон, ты хотел познать предел своего всевластия, приказывая тем, кто тебе не люб, уйти из жизни; ты тоже будешь вынужден убить себя и познаешь больше страха смерти, чем все принужденные тобой к самоубийству, вместе взятые.

Немесида была в начале вашего мира, будет и в конце. Она была рядом с Ураном, когда он создавал живые существа, указывая своей согнутой рукой меру, подходящую каждому. Это она определила для отдельно взятого вида его крайние размеры; рассчитала размах крыльев птицы, необходимый, чтобы удержать ее массу в воздухе; вычислила отношение веса дикой кошки к силе ее прыжка; указала ваш наилучший рост для наилучшего исполнения человеческих трудов.

Если какой-нибудь человек желает сделать добро себе подобным, он что-то создает в меру своих способностей и согласно роду своей деятельности: лекарство, дорогу, орудие, поэму. Если то же самое хочет сделать бог, он создает богов.

Когда мне пришлось снова взяться за творения Урана, я вспомнил о нарушениях меры и равновесия, в которых погрязла ваша четвертая раса, и решил добиться от Немесиды, чтобы она породила со мной богов, необходимых для вашего оздоровления. Но стоило мне приблизиться к ней, как она убегала, словно опасаясь принуждения с моей стороны.

На самом же деле она хотела подвергнуть меня испытанию, определить и мою меру тоже, напомнить, что творение становится способным к существованию и на что-то годным только в итоге долгого эволюционного усилия, когда оно — кульминация цикла воплощений, пройденных творцом. Надо пережить различные состояния и совершить своего рода внутреннее кругосветное путешествие, чтобы удалось добавить миру новую «породу».

Немесида была быстрой, а также ловкой. На моих глазах она превращается в карпа и исчезает в воде; я превращаюсь в щуку и догоняю ее. Она выпрыгивает на берег и, обернувшись зайчихой, мчится через поля; я превращаюсь в зайца и пускаюсь вдогонку. Тогда она исчезает меж двух камней и выскальзывает ужом; я становлюсь медяницей и не отстаю. Юркнув в ближайшее озеро, она взлетает с него уже дикой гусыней; я взмываю следом, обернувшись лебедем. Мы кружимся в небе; я лечу быстрее, и вскоре мои белые крылья накрывают ее серые; она рвется к воде, но и там не может от меня ускользнуть. И вот, когда я уже приступил к творению, она совершает меж моих крыльев, наполовину в воде, наполовину на земле, свое последнее превращение. Я, слишком занятый делом, остаюсь лебедем. И вдруг своим птичьим глазом, то есть довольно выпукло, замечаю на лазури неба великолепный трагический профиль с полуоткрытыми устами, а мой клюв ласкает длинные черные волосы, рассыпавшиеся по песку...