Дневники Трюса - [22]

Все круги жизненных циклов видятся мне как исключительно любопытные замкнутые циркус вицис порочные круги, пороки наши, заметаемые на снегу... следы лисьим хвостом.

Никто не думал о наивности толпы, о доброте не взвинченной фюрером толпы, о чуде репрессированной толпы... Мне всё в тюрьме родней родных, мне последняя Лопоухая Глаза-Вытаращила дороже, чем я сам себе, когда мы вместе на общем пространстве дышим общим воздухом спертым. Не могу объяснить мистическую любовь к толпе, её может испытать человек предельной нагрузки одиночеством. Толпа чутка, как дитя. Она добра ко мне, у нее, наконец, астральная чувствительность младенца. Ближние только кровь сосут, да рожи корчат, а толпа дает мне силы, успокаивает...

Я погрузился в теплую ванну толпы. Я несся с нею вместе к... вот и первый порочный круг - к Главному Надзирателю низших палат Бандитову.

- Никаких... - откуда-то из эзотерических источников живота темных-тайных-скрытых извлекал Бандитов. - Никаких, - на просьбы вломившейся в кабинет делегации дворовых с просьбой наказать Удодова за критику начальства.

- Добровонно, добровонно, - шепелявил шеф полиции, шеф негласных мер, ш-шипящий удод Диди.

- То-то оно. Добро - онно! - глубокомысленно тыча указательным пальцем в потолок тюрьмы, рек местный юродивый плотник Панурин, голос-толпы-в-состоянии-страха. - Оно добро. Всегда у властей правда.

А в кулуарах шли такие разговоры мертвых. В 110-тысячный раз дворовые дискутировали с поэтами лестную для человеческого ничтожества тему власти:

- Когда мы придем к власти, - орали дворовые, - мы заставим вас чистить сортиры!

Поэты заходились:

- И что ж, и что ж! Чего вы этим добьетесь, господа? Мы перекрасим сортиры в храмы науки, и вы опять запроситесь к нам, потому что дворцы превратятся в общественные уборные. Товарищ Жук Навозный тянется к своему гнезду, где изваян был, где провел поэтичное детство.

- А если и поживут на клумбе из роз их только что выскочивший изо лба шишкой превосходительство, то очень недолго. Вот и весь метаморфоз: навоз-клумба роз и - опять навоз. Фьюить - обратно гада бросят, даже голыми руками...

Так перекидывали мячик мировой истории дворовые и поэты на своих диспутах. Оставалось только реализовать антитезы.

Коридорные часы с кукушкой

Заброшенный был клочок вселенной тюрьма Тьма Болотная. Раз, скажем, лет в сто сюда причаливал корабль из великой армады Дураков. Маги занимались исключительно поиском смысла человеческого существования и проблемой аутентичного перевода дерева в бумагу и бумаги в человека, ибо бумаги пожрали человека. И в результате не у кого было узнать время. Не шли ни одни часы, а солнечные календари не говорили ничего несведущим в звездах содомлянам из Сан Йохо.

Уже 70 веков, как не приставал челн умных, а дураки в смысле времени не в счет. Они его не замечают. И вот я должен сделать тебя, мой читатель, участником Похорон Последних Часов. Несли фото-слепок Кукушки, её портрет, а затем ящик с часами. Что же случилось на этом кладбище времени, полной живой, динамичной, кипучей жизни тюрьме Санта Темпоро Ди Капута? А вот что:

В коридоре тюрьмы стояли древние часы с кукушкой. Нечто подобное можно увидеть, если следующий раз родитесь при дворе Елисаветы-Екатерины в 17 веке. Добрые часы, понимаете? Что значит добрые? Посмотришь на них - и жить хочется. Вообще, всё, от чего хочется жить, - доброе, а от чего хочется удавиться злое. Мне кажется, критериев более точных для определения морали не существует.

Маленький сын начальника тюрьмы любил играть гирями. Он при этом кричал: "Сиськи! сиськи раз, сиськи два! вверх-вниз... Корову дою, спать не даю!.."

И часы сломались. Их сломал проклятый дояр. Часы сломались, но кукушка не хотела сдаваться. Она ошалело вещала день и ночь, точно её выгнали из гнезда, из часового механизма, где она там мирно жила, пока работали часы.

Кукушкины часы - это мне столько жить осталось. Заключенные-персонал считали на пальцах, сбились и не могли заснуть с три дня. Кукушка не протрезвлялась, она спятила.

Грань между кликушеством и ясновидением столь же зыбка, как между безумием и гениальностью. Ясновидящая стала кликушествовать. Не "ку-ку", а "кхи-кхи". Кашляла, уже ржавела от непрерывной работы, милая Кхи-Кхи.

Один солдат не выдержал, вскинул обрез и убил кукушку. "Рекрут! Что ты наделал? Как мы узнаем, сколько нам жить осталось?" "А разве часы показывают срок жизни, а не время вообще?" "О милый друг, настоящие часы - они как та кукушка, они идут вспять от срока и пульсируют в наших венах. Правую руку к левой прижми запястьем и слушай, слушай внимательно..."

Гнутый - местный надзиратель, рассуждал: посходили с ума. Чем больше человек смотрит на часы, тем жизнь его ничтожнее. Как результаты матчей считают по голам, так результаты жизней можно посчитать по количеству раз, которые человек смотрел на часы. Куда-то спешил, торопился, блудил... Нет времени - и не надо. Вот дурни-то. Только жизнь себе и другим усложняют.

"Да нет! - маялся Гнутый у себя в камере. - В юности хочешь знать, зачем живешь, в старости - сколько. И как не хочется жить бессмысленно в молодости, так невозможно жить бессрочно на склоне лет. Бессрочность - вот истинная антитеза вечности. Не смерть, а бессрочность, - мрачно заключал, тяжело завершал день Гнутый. - И на кого только я спину гну?.."