Дневники русских писателей XIX века: исследование - [50]

Приспособление к новым жизненным условиям диктует необходимость поисков нового метода ведения дневника. Оттесняя воспоминания, планы и сны на периферию повествования, Шевченко насыщает свой журнал стихами, которые по принципу замены начинают выполнять функцию лирического начала. Этим усиливается эмоционально-выразительная стихия дневника.

Все перечисленные методологические изменения свидетельствуют об интенсивных творческих поисках поэта. Тем не менее проблема отбора материала остается нерешенной до конца.

Оригинально выглядит окончание дневника: он завершается стихотворением «Сон». На первый взгляд, между началом и концом наблюдается определенная асимметрия: проза – поэзия, напряженно ожидание – разрядка. Но если вдуматься в смысл поэтического финала, то, наоборот, откроется кольцеобразная композиция дневника. В стихотворении крепостная крестьянка видит во сне своего младенца свободным и счастливым. Но сон проходит – и перед ней ее младенец, как и она, пребывающий в рабстве. И лишь надеждой кобзарь ободряет молодую мать. Дневник начат мыслями о воле, ими он и завершается.

Александр Васильевич ДРУЖИНИН

В историю литературы A.B. Дружинин вошел как беллетрист, критик, журналист, переводчик. Его наследие вскоре после смерти было собрано, наиболее известные повести и статьи неоднократно переиздавались. Исключение составляет дневник, рукопись которого ждала публикации более 120 лет. Причиной этого было отнюдь не невысокое историко-литературное достоинство произведения. Напротив, в своем жанровом ряду жизненная летопись автора «Полиньки Сакс» занимает весьма значительное место.

Дневник Дружинина[42] – типичный образец жанра, в котором рельефно отразились его функциональные, композиционные и стилевые закономерности. В этом отношении его можно поставить рядом с дневниками Н.И. Тургенева, Л.H. Толстого, H.A. Добролюбова и других, менее известных авторов. Мало того, некоторые специфические свойства дневника представлены в произведении Дружинина в выпуклой и даже заостренной форме.

Композиционно дружининский дневник отчетливо делится на две части, которые отличаются функциональным характером. Первая половина отражает процесс индивидуации, становление личности писателя, вторая продолжает повествование о его жизни на иных психологических основаниях. Как и в вышеназванных дневниках, переход от одной стадии к другой хорошо осознается автором и обозначается в тексте рядом характерных для жанра приемов.

Самые ранние дневники, видимо, были уничтожены будущим писателем. Но их существование несомненно, так как Дружинин ссылается на них в одной из первых записей возрожденного журнала. Они, скорее всего, напоминали тот тип отроческого дневника, который мы встречаем у И.С. Тургенева, С. А. Толстой, С. Я. Надсона, М.А. Башкирцевой и который в художественной форме нашел отражение в имитации Буткевич «Дневник девочки». Как правило, разрыв между отроческим и юношеским дневниками составляет 3–5 лет. По упоминанию Дружинина в дневнике 1843 г., он какое-то время вел такие записи в 15-летнем возрасте. Истоки подобных дневников следует искать в психологической сфере (раннее психологическое созревание – С. А. Толстая, М.А. Башкирцева) либо в литературной традиции (И.С. Тургенев).

Возобновленный в возрасте 18 лет, дневник Дружинина отражает процесс индивидуации в той степени, в какой это свойственно родственным ему образцам. Он носит рассудочный характер и резко очерчивает круг проблем, подлежащих рационалистическому анализу («Одно, что постоянно в человеке, – это его рассудок <…> И поэтому, кто хочет писать свою жизнь, тот должен смотреть не на факты, а на результат, описывать не последовательность событий, а последовательность своих мыслей», с. 128–129; «<…> скучно описывать, где был утром, что делал ввечеру, что ел, что пил, с кем об чем говорил <…>», с. 128).

Второй отличительной особенностью юношеского дневника является его обращенность к собеседнику, другу, духовно близкому человеку. Часто такой адресат бывает вымышленным, воображаемым, как в дневниках Жуковского, нередко реальным, как у Жихарева, Е. Телепневой, И.С. Тургенева, И.С. Аксакова; реже заменяется грамматическая форма второго лица множественного числа и таким образом приобретает обобщенный характер. Последняя разновидность свойственна повествовательной манере Дружинина.

Уже предпосланный дневнику эпиграф – «Вы этого хотели, я повинуюсь» – служит обращением к условному адресату последующих записей. В дальнейшем обращение несколько раз повторяется в разных формах («Не смейтесь <…>»; «Смешно скрывать что-нибудь от вас <…>»; «не ждите от меня»).

Одним из вариантов условной формы общения с собеседником является фрагмент, который напоминает диалог автора с воображаемым Наставником в дневнике Жуковского и Минево («etre imaginaire») у Н.И. Тургенева. Рассказ ведется от имени старшего друга, которому автор «предался со всей силой детского верования». Подобный «педагогический» мотив также является характерным признаком дневника периода индивидуации.

Образ «двойника» получает развитие в двух планах – реалистическом и условно-романтическом. В последнем случае Дружинин использует распространенный мотив рассказа в рассказе: повествователь, человек средних лет, рассказывает своему юному другу историю своего школьного приятеля, который напоминает ему собеседника, и предостерегает его от повторения ошибок последнего. Герой этого художественного наброска – alter ego Дружинина, объективированный методом отстраненного изображения. Иллюзии тождества автора и его креатуры способствует то обстоятельство, что данный отрывок стилистически сливается с повествовательным контекстом собственно дневника. В такой же последовательности, как и в дневниковых записях, анализируется образ молодого человека, окончившего курс.