Дневники княжон Романовых. Загубленные жизни - [91]

«Император посылал сдержанные приветствия направо и налево, не меняя выражения, заметить какой‑то восторг с какой‑либо стороны было невозможно. Мужики в основном стояли и смотрели, некоторые крестились или падали на колени перед церковным иерархом. Было больше благоговения и любопытства, чем спонтанной теплоты, больше послушания, чем доверия. Подданные под строгим присмотром, а не свободные {в Швеции}. Непреодолимый разрыв между правителем и народом был более заметен, чем когда‑либо»[742].

Торжества еще раз показали хрупкость Алексея, в частности 25 мая во время процессии на знаменитом Красном крыльце в Кремле, по которому семья торжественно спустилась вниз. Народ был потрясен при виде царевича, которого нес один из казаков царского конвоя. «Как грустно видеть наследника престола Романовых таким слабым, болезненным и беспомощным», — писал премьер‑министр Коковцов. Он отметил также вздохи сочувствия, которые это зрелище вызвало в толпе[743]. Императрица тоже чувствовала себя неуютно, и это было хорошо видно: уродливые красные пятна появились на ее лице во время церемонии. В противоположность этому четыре дочери Романовых казались непринужденными, правда, несколько рассеянными под конец изнурительной двухнедельной поездки. Один из охранников в Кремле заметил, как они «оглядывались, скучали, ели виноград и сладости», хотя они всегда «вели себя очень естественно и скромно»[744].

Незадолго до возвращения в Царское Село Ольга и Татьяна побывали на балу в Дворянском собрании в Москве. Александра была не в состоянии вынести там более часа, но две сестры с радостью открыли бал и были в центре всеобщего внимания, танцуя со многими из офицеров Эриванского полка. И опять во время кадрили Ольга повернулась, чтобы увидеть «милое улыбающееся лицо АКШ издалека»[745]. По дороге к железнодорожной станции на следующее утро ей показалось, что она увидела его «в красной шапке издали на одном из балконов», и вскоре снова она увидела его у тети Ольги 2‑го и 6 июня. Как обычно, после чая, ужина и уютной беседы на диване сестры Романовы затеяли множество шумных детских игр‑догонялок в саду с теми же офицерами, что и обычно. Среди них был АКШ и еще один очень любимый ими офицер царского конвоя, Виктор Зборовский. Однако 6 июня все вдруг уж совсем вышло из‑под контроля во время игры в прятки наверху, когда они «скакали повсюду ужасно, перевернули все вверх дном, даже один большой шкаф. В него залезли 10 человек, сверху сели еще, сломали дверцы, много смеялись и веселились»[746]. Возможно, в этом проявлялась необходимость дать выход долго сдерживаемой энергии, но для двух старших сестер по крайней мере еще и, вероятно, подспудному сексуальному напряжению. Ну а затем, как всегда, в 7 часов вечера за ними пришла машина и отвезла их всех обратно в Царское Село. Ольга вернулась с тяжелым сердцем, с грустью узнав в тот день, что АКШ «уезжает на Кавказ в субботу. Боже, храни его!»

* * *

На протяжении всего 1913 года, года празднования трехсотлетия дома Романовых, царская служба информирования общественности пропагандировала отечески‑заботливый образ династии Романовых с любящей, преданной и добродетельной семьей императора во главе. Этот образ был увековечен на тысячах официальных фотографий, которые в том году продавались как открытки по всей России. Однако многих русских крестьян эти фотографии приводили в недоумение, поскольку многие из них, безусловно, представляли себе царя‑самодержца всемогущим, сидящим на троне где‑то там, далеко. А вместо этого перед ними представал обычный человек, немного буржуазный на вид, в домашней обстановке, где преобладали женщины его семейства, что ставило под сомнение его мужественность и способность управлять[747]. То, что четырем сестрам Романовым отводилась лишь роль дополнения к их брату, вновь подчеркивалось повсеместным изображением дочерей царя как беспрекословно послушных дочерей. Именно так о них было сказано даже в официальной агиографии царской семьи, в английском переводе вышедшей под названием «Царь и его народ». Эта книга была написана по случаю юбилея членом императорской свиты генерал‑майором Андреем Ельчаниновым. В ней он нашел возможность лишь кратко охарактеризовать сестер как

«воспитанных по правилам Святой Православной Церкви и подготовленных к тому, чтобы стать хорошими и заботливыми хозяйками… {Они} отличаются наблюдательностью, добротой и сочувствием, их манеры просты и добродетельны. Они очень активно помогают бедным, особенно детям из бедных семей, в качестве подарков они раздают не деньги, а полезные вещи, которые сами шьют или вяжут»[748].

Такое описание закрепляло представление о том, что эти четыре девочки вполне взаимозаменяемы и ничем не примечательны как личности. Они и сами во многом способствовали созданию такого образа, часто называясь обобщенно ОТМА. Официально их по‑прежнему представляли совершенно невыразительно, подчеркивая при этом, что светским развлечениям девочки предпочитают домашний уют: «Они редко бывают в театре, разве только во время каникул. Лишь на Рождество или по другим праздникам родители водят их в оперу». Как ни странно, это действительно так и было. Оглядываясь назад, можно сказать, что при отсутствии общения с молодыми мужчинами и женщинами такого же социального положения и с тем же жизненным опытом, как и они, сестры оказались запертыми в отупляющем, искусственном мирке, который не давал им взрослеть. «Почему они нигде не бывали, — задавалась вопросом Мэриэл Бьюкенен, — за исключением разве что церковных служб, или военных смотров, или каких‑то государственных мероприятий?»