Дневники княжон Романовых. Загубленные жизни - [155]

.

Возможно, сумасбродное поведение Анастасии на самом деле свидетельствовало о ее «героических усилиях», как считал Глеб Боткин, поддержать семью и помочь им всем «оставаться веселыми и в хорошем настроении». А ее вызывающее поведение и боевитость были, в сущности, лишь формой самозащиты[1448]. Анастасия была, вне всякого сомнения, лучшей исполнительницей в тех пьесках на французском и английском языках, постановкой которых занимались Гиббс и Жильяр в последние три недели января и две последних февраля. Наибольшим успехом пользовалась постановка «Упаковка вещей» — «очень вульгарный, но и очень забавный фарс Гарри Граттена[1449], в котором Анастасия исполняла главную мужскую роль, господина Чагувтера, а Мария играла его жену[1450]. 4 февраля (СС) во время представления Анастасия так энергетично двигалась по сцене, что халат, в который она была одета по сценарию, вдруг распахнулся, обнажая ее крепкие ноги, плотно обтянутые в отцовские шерстяные кальсоны. Все «покатились от смеха», даже Александра, которая редко смеялась вслух. Это был, как вспоминал Гиббс, «последний раз, когда императрица так беззаботно смеялась от всей души». Спектакль был такой «ужасно забавный и был сыгран настолько хорошо и смешно», по мнению Александры, что его попросили повторить[1451].

Несмотря на яркие выступления Анастасии, сердце Клавдии Битнер в Тобольске покорил Алексей. «Я любила его больше, чем других», — призналась она позже, хотя он и казался ей замкнутым и ужасно скучающим. Несмотря на то, что он очень отставал от сверстников по многим общеобразовательным предметам и даже плохо читал, Клавдия считала, что он «хороший, добрый мальчик… умный, наблюдательный, восприимчивый, очень вежливый, веселый, кипучий». Как и Анастасия, он был от природы «очень способный, но немного ленивый». Однако он быстро усваивал материал, а еще он ненавидел ложь и унаследовал свойственную его отцу простоту. Клавдию восхищало терпение, с которым Алексей относился к своей болезни. «Ему хотелось быть здоровым, и он надеялся, что так и будет». Он часто спрашивал ее: «Как вы думаете, так и будет продолжаться?»[1452] В Тобольске он по‑прежнему открыто пренебрегал ограничениями, которые налагала на него болезнь, и с энтузиазмом и азартом играл с Колей Деревенко в обычные мальчишеские игры, для которых им нужны были самодельные деревянные кинжалы и пистолеты. В начале января мальчики помогали Николаю и другим взрослым строить во дворе снежную горку. Сначала снег собрали в большую кучу, потом Жильяр и Долгоруков начали возить на санках воду, ведро за ведром, и заливать снег, пока горка не покрылась гладким слоем льда. «Дети самозабвенно катаются на санках с горы и падают в снег, принимая самые удивительные позы, — писала Александра подруге. — Удивительно еще, что они не сломали себе шеи. Они все в синяках, но это единственное их развлечение, лучше пусть так, чем сидеть и смотреть в окно»[1453]. Алексей, конечно, ушибся, но по иронии судьбы первым, кто действительно пострадал от катания на горке, стал Пьер Жильяр: он сильно вывихнул лодыжку и пролежал несколько дней[1454]. Вскоре после этого свалилась и Мария, набив себе синяк под глазом.

В то время как большинство из их окружения, казалось, пользовались всякой возможностью насладиться радостями зимы и катались с горки, украдкой с ее верхушки бросая взгляд через забор, все же то и дело проявлялось и беспокойство, которое они все испытывали по поводу ухудшения ситуации в стране в целом. «Так больно и грустно все, что делают с нашей бедной Родиной, — писала Татьяне Рита Хитрово, — но одна надежда — что Бог не оставит и вразумит безумцев»[1455]. Трина Шнейдер была глубоко подавлена. Всякий раз, как она получала новости извне, призналась она, то впадала в отчаяние. «Я не читаю больше газет, даже если удается получить их здесь, — рассказывала она ПВП, — это стало так ужасно. Какие времена — каждый творит что хочет… Если бы вы знали, что я сейчас чувствую. Нет никаких надежд — никаких… Я не верю в лучшее будущее, потому что я не доживу до него — оно слишком далеко»[1456]. Между тем единственным чаянием Александры, как она написала подруге, было «иметь возможность пожить спокойно, как обычная семья, вне политики, борьбы и интриг»[1457].

14 февраля, в первый день официального перехода на новый стиль, на григорианский календарь[1458], Александра безнадежно отметила, что «многие из лучших солдат покинули нас»[1459]. Уже полюбившиеся им солдаты из Отряда особого назначения 4‑го стрелкового полка, бойцы которого были солдатами регулярных войск и были мобилизованы в начале войны, теперь были отпущены, их заменили красногвардейцы новой, революционной закалки. Панкратова тоже сняли с поста комиссара, ответственного за императорскую семью. 24‑го семья взобралась на вершину снежной горы, чтобы получше увидеть, как три большие колонны солдат стрелкового полка уходили вдаль. Из 350 стрелков, которые сопровождали их из Царского Села, осталось лишь около 150 человек[1460]. Новые революционные охранники были гораздо более опасны. «Невозможно предугадать, как они себя поведут», — заметила Татьяна. Эти охранники были возмущены, что семья поднялась на горку и стала видна над забором, подвергая себя, таким образом, опасности случайного выстрела, за что с охранников могли бы спросить