Дневники княжон Романовых. Загубленные жизни - [132]
Дети, находившиеся по‑прежнему в общей комнате, которая превратилась в больничную палату, не спешили выздоравливать. Хотя Алексею уже стало получше и у него снизилась температура, у Ольги появилось одно из осложнений кори, энцефалит, а температура Анастасии была слишком высокой. Затем, вечером 7‑го, произошло то, чего и следовало ожидать: Мария почувствовала себя плохо, и вскоре ее температура поднялась до 39 °C. «О, я так хочу быть на ногах, когда папа приедет», — все твердила она, пока не потеряла сознание из‑за начавшейся лихорадки»[1180].
В среду 8 марта Александра наконец получила новости от Николая через графа Бенкендорфа: что он в безопасности и опять находится в Могилеве, что вернется в Александровский дворец на следующее утро. В полдень прибыл генерал Лавр Корнилов, главнокомандующий Петроградским военным округом, вместе с полковником Евгением Кобылинским, новым начальником военного гарнизона в Царском Селе. «Корнилов объявил, что мы под арестом… Отныне {нас} считают зак{люченными}… Нам запрещено видеться с кем‑либо из{вне}», — бесстрастно записала Александра[1181]. Это означало, как понял это в то время Бенкендорф, что императорская чета будет под арестом, пока дети не поправятся, после чего «семью императора отправят в Мурманск, где их будет ждать британский крейсер, чтобы отвезти их в Англию»[1182]. Это было бы легкое разрешение проблемы, как поступить с бывшим царем. Долгожданное решение было объявлено накануне в Москве новым министром юстиции Александром Керенским в ответ на инициативу короля Георга V, который предложил свою помощь. «Я никогда не буду Маратом русской революции», — торжественно объявил Керенский, однако надежды на быструю и безопасную эвакуацию императорской семьи вскоре оказались несбыточной мечтой[1183].
В то утро Елизавета Нарышкина пошла в церковь, во время службы паства озлобленно перешептывалась, когда произносились молитвы о царе. Когда же она вернулась во дворец, Бенкендорф сообщил ей:
«Мы арестованы. Мы не имеем права ни покидать дворец, ни говорить с кем‑либо по телефону. Нам позволено только писать через Центральный Комитет. Ждем императора. Императрица попросила провести молебен за благополучное возвращение императора. Отказано!»[1184]
Утром Корнилов предупредил Александру, что людям из ее свиты и прислуге дается сорок восемь часов на то, чтобы ехать, если они хотят. После этого они тоже будут находиться под домашним арестом. Многие вскоре после этого поспешно уходили, что превратилось в «настоящую оргию трусости и глупости и тошнотворное проявление подлого, презренного предательства», как вспоминал сын доктора Боткина Глеб[1185]. Доктор Острогорский, педиатр, передал, что дороги в Царское Село «ему показались слишком грязными» и он не сможет к ним больше приезжать[1186]. Сидней Гиббс, который 10 марта был в Петрограде (это был его выходной день), был обескуражен, когда ему не разрешили вернуться во дворец. Другое известие было еще хуже: конвой и сводные полки получили приказ уйти, вместо них Временное правительство направило в Царское Село 1‑й стрелковый полк численностью в 300 человек.
Хотя Мария уже знала правду, Александра больше не могла скрывать от других детей известие об отречении отца. Они приняли это спокойно, правда, Анастасия возмущалась тем, что мать и Лили не сказали им ничего раньше; но «папа приезжает, остальное не важно»[1187]. Татьяна по‑прежнему плохо слышала из‑за отита, осложнения после кори, и Иза Буксгевден заметила, что «ей трудно было следить за быстрыми словами матери, голос которой охрип от волнения. Сестрам пришлось записать для нее подробности, чтобы ей было понятно»[1188]. Лишь сбитый с толку и удрученный Алексей, который пошел на поправку, забросал ее вопросами. «Я теперь никогда больше не поеду в Ставку с папой? — спрашивал он мать. — Не увижу мои полки и моих солдат?.. И яхту, и всех моих друзей там — мы больше не будем плавать на яхте?» «Нет, — ответила она. — Мы больше никогда не увидим «Штандарт»… Он теперь не принадлежит нам»[1189]. Мальчика также беспокоило будущее самодержавия. «Но кто же тогда будет царем?» — расспрашивал он Пьера Жильяра. Когда его наставник ответил, что, вероятно, никто не будет, мальчик совершенно логично спросил: «Но кто же будет управлять Россией, если не царь?»[1190]
Среда 8 марта была очень печальным днем для Александры, поскольку в тот день должны были уехать казаки конвоя. Все они провели бессонную ночь, размышляя о своем вынужденном уходе, и были очень мрачны, не в состоянии «осознать все это или признать, что положение безнадежное»[1191]. Незадолго до своего отъезда казаки конвоя попросили Виктора Зборовского передать императрице, что по‑прежнему преданы ей и глубоко сожалеют, что вынуждены покинуть ее, но у них нет иного выбора, кроме как подчиниться приказу. Александра попросила его поблагодарить весь личный состав конвоя от своего имени и от имени детей за их верную службу. «Я прошу вас всех воздержаться от любых самостоятельных действий, которые могут только задержать прибытие императора и отразиться на судьбе детей, — сказала она. — Мы все, и я первая, должны подчиниться судьбе»
