Дневники и записные книжки (1909) - [34]

Вспомнил: вчера и третьего дня б[ыл] Павлов, приятель Александра. Письма от Александра], Молоч[никова], Калачева.

Нынче писал О Н[ауке], потом колпен[ские] мужики, потом милые юноши, рабочие из курсов Тиле. Хорошо поговорили. Ездил верхом. С[оня] всё так же хворает. Был с ней сначала тяжелый, а потом хороший, умиленный разговор. Записывать есть что, буду завтра. 12-й час, ложусь спать.

20 Июля.

Вчера ночью получена телеграмма от Поповой, матери судимого, о том, что она едет. Нынче утром, проснувшись, стал думать о том, что я мог бы для нее сделать, и написал письмо Столыпину, кажется недурное. Чувство было хорошее. А теперь 1-й час дня, а ее всё нет. Как обыкновенно, утром ходил по лесу, молился. И нынче в первый раз включил в конец молитвы о соблазнах самое нужное: сознание греха и ослабления от заботы о суждении людей. Помоги, Бог мой, при общении с людьми думать только о том, что мне перед Тобой одним надо делать. Трудно, но зато какая не только свобода, но могущество, когда достигнешь. Два дня читал понемногу Мечникова книгу и ужасался на ее легкомыслие и прямо глупость. Хотел написать не доброе. Нынче решил, ч[то] если напишу, то напишу любовное. Записать:

1) Тоскливое состояние — уныние; хочется помощи от Бога, от всемогущего Бога. И только одна помощь: отречение от себя и соединение с Ним. Тоска, уныние только от того, что ушел от Него, а вообразил себе, что ты — ты, Лев Толстой, а не то, что одно есть. (Не то.)

2) Вчера на молитве в первый раз с новой стороны понял слова: возьми крест твой на каждый день (Луки 9, 23). Особенно живо понял то, чтобы выше всего ставить сейчас, в настоящем, исполнять волю Его в себе. Тем-то и важна молитва — слова мудрости, что они способны иметь значение с разных сторон и потому с разных сторон воздействуют на душу и возвышают ее.

3) Первая мысль при известии о перелете Ламанша — как применить аэропланы к войне, к убийству.

Хотел здесь вписать пришедший в голову рассказ, да не не осилю сейчас, здесь. Начну отдельно.

Кажется, что много, много дела. А это неправда. Одно дело — работа над собой, очищение, освобождение в себе своего божественного я. И эта работа и радостная, и не спешная, и всегда по силам, и всегда по мере того, как прилагаешь к ней силы, совершается и никогда не кончается. Всегда впереди возможность той же, но только всё более и более радостной работы.

Сейчас для Штокгольма перечитывал и письмо к шведам и Царство Божие. Всё как будто сказано. Не знаю, что еще сказать. Кое-что думаю, что можно и должно. Видно будет.

Читая же это свое старое писанье, убедился, что теперешние мои писанья хуже, слабее. И слава Богу, не огорч[аюсь] этим. Напротив: буду удерживаться от писанья. Другая, более важная и нужная работа предстоит мне. Помоги, Бог мой.

21 Июля.

С вечера вчера С[офья] А[ндреевна] была слаба и раздражена. Я не мог заснуть до 2-х и дольше. Проснулся слабый. Меня разбудили. С[офья] А[ндреевна] не спала всю ночь. Я пошел к ней. Это б[ыло] что-то безумное. Душан отравил ее и т. п. Письмо Стах[овича], про к[оторое] я должен б[ыл] сказать, п[отому] ч[то] она думала, что что-то скрываю от нее, вызвало еще худшее состояние. Я устал и не могу больше и чувствую себя совсем больным. Чувствую невозможность относиться разумно и любовно, полную невозможность. Пока хочу только удаляться и не принимать никакого участия. Ничего другого не могу, а то я уже серьезно думал бежать. Ну-тка, покажи свое христианство. C'est le moment ou jamais [Теперь или никогда.]. А страшно хочется уйти. Едва ли в моем присутствии здесь есть что-нибудь, кому-нибудь нужное. Тяжелая жертва, во вред всем. Помоги, Бог мой, научи. Одного хочу — делать не свою, а Твою волю. Пишу и спрашиваю себя: правда ли? Не рисуюсь ли я перед собой? Помоги, помоги, помоги. Вчера или третьего дня в первый раз по-новому и лучше, чем прежде, сознал свое отношение к Богу. А именно вот как:

Мало того, что «Бога никто не видел нигде», но и постигнуть Его не во власти человека. Как сказал кто-то: знаем закон и источник, причину закона, и не только причину закона, но причину моей жизни. Но какова эта причина не то, что не могу постигнуть, но знаю, что и не могу пытаться; хвалить, просить, каяться — всё это невозможно по отношению к Богу. Не то что Он не слышит этого, но это не подобающее Ему отношение, как если бы хотел сказать: козявка бы испытывала закон тяготения, просила бы, хвалила, каялась по отношению к движению небесных тел. Но это всё не то. Я в первый раз понял то, что есмь одно из бесконечно малых проявлений жизни по отношению к бесконечно великой жизни, и потому мое отношение одно: я есмь почти ничто, но я есмь по отношению Всего. Нет, нельзя или не умею выразить не то что понятие Бога, но своего отношения к Нему.

Записано одно:

Считать свою жизнь центром жизни есть для человека безумие, сумашествие, аберрация.

22 Ил.

Вчера ничего не ел и не спал, как обыкновенно. Оч[ень] было тяжело. Тяжело и теперь, но умиленно хорошо. Да, — любить делающих нам зло, говоришь. Ну-ка, испытай. Пытаюсь, но плохо. Всё больше и больше думаю о том, чтобы уйти и сдел[ать] распоряжение об имуществе. Попова не приехала, и хорошее письмо Столыпину осталось без дела. Теперь утро. Пришел с прогулки. Не зн[аю], что буду делать. Помоги, помоги, пом[оги]. Это «помоги» значит то, что слаб, плох я. Хорошо, что есть хоть это сознание.