Дневники и письма - [4]

Крестьянство - докапиталистический класс (сословие). При капитализме превращается в мелкого товаропроизводителя, в аграрную мелкую буржуазию. Военный коммунизм зажал мелкобуржуазные тенденции крестьянского хозяйства в экономические тиски. Нэп возродил противоречивые мелкобуржуазные тенденции крестьянства с вытекающей отсюда возможностью капиталистической реставрации.

Соотношение промышленных и сельскохозяйственных цен (ножницы) должно явиться решающим фактором в вопросе об отношении крестьянства к капитализму и социализму. Экспорт сельскохозяйственных продуктов ставит внутренние ножницы под контроль мирового рынка.

Продукты нашей промышленности в 2-3 раза дороже мировых. Если внести поправку на качество, то выйдет, что наши промышленные продукты в 3-4 раза менее выгодны, чем продукты мирового рынка.

Сохранить монополию внешней торговли можно только изменяя это соотношение из года в год к выгоде для крестьян, т. е. индустриально догоняя капиталистический мир.

Это одно показывает всю несостоятельность теории, которая предлагает отвлечься от мирового рынка и рассматривать вопрос о построении социализма изолированно, в рамках одной страны.

15. Восстанавливая свое хозяйство как частный товаропроизводитель, покупая и продавая, крестьянство неизбежно воссоздает элементы капиталистической реставрации. Экономической основой их является заинтересованность крестьянства в высоких ценах на хлеб и низких ценах на продукты промышленности.

Политические элементы реставрации воссоздаются через торговый капитал, восстанавливающий связи внутри распыленного крестьянства, с одной стороны, между деревней и городом - с другой. Через посредство верхов деревни торговец организует стачку против города. Это относится, в первую голову, разумеется, к частному торговому капиталу, но в значительной мере также и к кооперативному, с его старым торговым персоналом и естественным тяготением к кулачеству.

Непосредственное экономическое и политическое значение помещичьей и буржуазной эмиграции, с точки зрения опасностей реставрации, само по себе совершенно ничтожно. Только в том случае, если бы указанные выше внутренние экономические и политические процессы достигли контрреволюционной "зрелости", могла бы произойти непосредственная "смычка" с эмиграцией, в частности, путем превращения этой последней в приказчичью агентуру иностранного капитала. [Один уж анализ возможности и опасности реставрации показался бы бюрократическому тупице "маловерием", "скептицизмом" и пр Но бюрократические тупицы для того и существуют на свете, чтобы облегчить работу реставрационных сил, мешая революционным элементам правильно оценивать эту работу и своевременно мобилизовать пролетариат для отпора им.]

Между экономическими процессами и их политическими выражениями проходят нередко многие годы. Ближайшие годы будут очень трудными именно потому, что успехи восстановительного периода ввели нас в систему мирового рынка и тем самым -на повседневном хозяйственном опыте крестьянина - обнаружили крайнюю отсталость нашей промышленности. Пройти через этот трудный период можно только при условии величайшей сплоченности пролетариата, его активности, способности его партии к решительным маневрам, для чего нужно безусловное сосредоточение диктатуры в ее руках.

Рабочий класс живет сейчас опытом восстановительного периода. Ряды пролетариата восстановились и пополнились. Жизненный уровень значительно повысился по сравнению с первым пятилетием революции.

Новый, только наметившийся этап, который грозит увеличить экономическую и политическую роль непролетарских элементов общества, еще почти не дошел до сознания пролетарских масс.

Главная опасность партийного режима именно в том, что он игнорирует классовые опасности, замазывает их, борется против всякого указания на них, тем самым ослабляя бдительность и вооруженность пролетариата.

Было бы неправильным игнорировать тот факт, что пролетариат сейчас гораздо менее восприимчив к революционным перспективам и широким обобщениям, чем во время Октябрьского переворота и в первые годы после него. Революционная партия не может пассивно равняться по всякой смене массовых настроений.

Но она не может также и игнорировать перемену, поскольку эта последняя вызвана причинами глубокого исторического порядка. Октябрьская революция больше, чем какая бы то ни было другая, пробудила величайшие надежды и страсти народных масс, прежде всего пролетарских. После величайших страданий 1917-21 гг. пролетарская масса значительно улучшила снос положение. Она дорожит этим улучшением, надеясь на его развитие в дальнейшем. Но в то же время она увидела на опыте крайнюю медлительность процесса улучшения, который только теперь подвел ее к довоенному уровню жизни. Этот жизненный опыт имеет для массы, особенно для ее старшего поколения, неизмеримое значение. Она стала осторожнее, скептичнее, менее непосредственно откликаться на революционные лозунги, менее доверчива к большим обобщениям. Такое настроение, сложившееся после испытаний гражданской войны и успехов хозяйственного восстановления,- настроение, еще не нарушенное новыми сдвигами классовых сил, является основным политическим фоном партийной жизни. На это настроение опирается бюрократизм, как элемент "порядка" и "спокойствия". Об это настроение разбилась попытка оппозиции поставить перед партией новые вопросы.