Дневники Энди Уорхола - [44]

Воскресенье, 19 июня 1977 года

Мы с Виктором поехали выпить коктейли в «Уиндоус он зе уорлд» (такси 5 долларов). Пили, разговаривали, смотрели в окно (180 долларов). Прекрасно. Потом прошлись по Виллидж. В прежние времена придешь туда, бывало, в воскресенье, а кругом – никого, сейчас же там все такое гейское-разгейское, куда ни посмотри – бары для лесбиянок и для садомазохистов, причем названия у них те еще, да прямо среди бела дня. Заведения вроде бара Ramrod («Шомпол»). Эти ребята в коже, они наряжаются, чтобы ходить в такие клубы, но все там – сплошной шоу-бизнес. Пока их привязывают, на это уходит час. Их всячески оскорбляют, грязно ругаясь, – еще час. Вынимают плеть – вот и еще час прошел, это же представление. Время от времени попадается какой-нибудь чокнутый, кто принимает все за чистую монету и начинает все это делать по-настоящему, что всех только сбивает с толку. А для большинства посетителей это все просто развлечение, зрелище. Отвез Виктора к нему домой (5 долларов), сам остался дома, смотрел телевизор. Думал про все, что было у Скорсезе. Да, они добились успеха, у них действительно большой успех.

Понедельник, 20 июня 1977 года

Позвонил врачу, он сказал, чтобы я пришел к нему в полдень. Я опоздал, поскольку очень волновался. Но новость хорошая: у меня вовсе не то, что, как они подумали, могло бы быть. Но сейчас шея у меня опухла, болит, и вообще – мне, наверное, не нужно было всего этого делать. Прямо от врача я пошел в церковь – благодарить Бога.

Потом я отправился к Тони, в цветочный магазин, чтобы послать цветы Лайзе и Джулии в благодарность за весело проведенное время в субботу. Мне захотелось купить одно деревце, оно было такое красивое, и сначала мне сказали, что не продадут его, потому что оно проживет всего лишь день, но я ответил, что большего и не нужно: я же знаю, что и Джулия и Лайза в Нью-Йорке ненадолго. Доехал на такси в даунтаун, потом пешком дошел до офиса (3,30 доллара). Позвонила Джулия Скорсезе, поблагодарила за чудесное деревце, сказала, что для них это тоже был замечательный вечер, надолго запомнится. Она пригласила меня прийти к ним в номер после показа фильма «Нью-Йорк, Нью-Йорк». Заехал за Кэтрин и ее братом, и мы втроем отправились дальше в кинотеатр «Зигфельд» (2,75 доллара). Сидели в первом ряду. Кэтрин и Валентин решили, что фильм скучный, но мне он понравился, я думаю, что это один из лучших фильмов Лайзы. В нем снялась и жена Бобби Де Ниро. Она спела одну из песен, причем выглядела прекрасно – правда, все это не имело никакого отношения к фильму и никак не было связано с сюжетом.

Поехали в «Шерри», и там на вечеринке было полным-полно народу. Всякий раз, как мы собирались уходить, Джулия просила нас остаться. Она говорила мне что-то вроде: «Прошу тебя, будь лучшим другом Мартина, у него ведь совсем нет друзей». Когда-то, еще в то время, когда Мартин жил в Нью-Йорке, ему что-то втемяшилось насчет меня – для него, как мне кажется, страшно важно, чтобы я был рядом и чтобы мы были вместе, как будто это для него что-то символизирует, хотя я пока так и не смог разобраться, что именно. Мы сказали приятелю Валентина, чтобы он отыскал нас на вечеринке, но он так и не появился, поэтому мы взяли такси до «Стэнхоуп», чтобы найти его там (2,50 доллара). Он в номере 15-сколько-то. Постучали в дверь, он сказал: «Сейчас, одну минуту». Прошло какое-то время. А комната у него крошечная. Валентин до того распсиховался, что стал бить себя по голове. Мы решили, что пора уезжать. До входной двери его приятель так и не добрался (такси 3 доллара, развез всех по домам).

Вторник, 21 июня 1977 года

Роберт Хэйз пришел и сказал, что, обдумав все, он решил: Дайэнн Эбботт должна быть у нас на обложке, так что мы позвонили ей – спросить ее согласия. Она сказала, что очень рада, однако ей «нужен денек на размышления». Она, видно, считает, что Бобби может за это задать ей жару. Позже тем же вечером я пошел на премьеру «Нью-Йорк, Нью-Йорк», и вот тут (ведь я смотрел его по второму разу) раз десять засыпал. Виктор, сидевший рядом со мной, принимал кокаин, и из-за этого я под конец все же проснулся – и до меня долетело немного кокаина. Потом мы двинули в «Рейнбоу-рум»[291].

На входе в «Рейнбоу-рум» был какой-то негр, который меня не знал и не пускал внутрь, но потом пришел другой человек, и оказалось, что это тот самый парень, который вечно говорит мне, что я должен вернуть ему его кастрюлю для варки омаров. Он как-то раз действительно приходил ко мне домой, вместе с толпой других людей, а потом, позже, заявил, будто бы приносил с собой кастрюлю, в которой варит омаров, и что она так и осталась у меня, – но я даже не знаю, о чем он говорит. Я начинаю сходить с ума всякий раз, когда он заводит свою волынку про кастрюлю, потому что этому нет конца и края! Он явно и через тридцать лет, завидев меня, опять примется за свое: «Отдай мою кастрюлю, а то мне не в чем варить омаров». В общем, на этот раз он вышел и говорит: «О, мистер Уорхол, входите, входите», и в первый момент я его не узнал, но как только мы вошли внутрь, он, повернувшись ко мне, сказал: «А где все-таки моя кастрюля для омаров?», и я подумал: «Господи, только не это! Ну сколько можно! О нет, нет, нет и нет…». Но тут ему понадобилось снова пойти ко входу, и мы улизнули.