Дневники Берии подтверждают: Виктор Суворов прав! - [12]
Ну, да ладно. Посмотрим на сам рассказ М. Задорожного. Он сообщает, что в августе 1941 г. их полк остановился в лесу, не доходя до Смоленска. «Это было днем. Вскоре услышали автоматную и пулеметную стрельбу. Через некоторое время выбежал взволнованный солдат — зеленая фуражка, зеленые петлицы. Командир батареи лейтенант Кучкин спросил у него, что это за стрельба. Солдат ответил, что немцы ворвались в расположение лагеря военнопленных поляков, охрану перестреляли и расстреливают поляков. А этому солдату удалось убежать».[32]
Простите, но не делали так немцы с военнопленными ли (даже с советскими, с которыми вообще обращались гораздо хуже, чем с другими), с узниками ли сталинских лагерей, попадавшими им в руки, не расстреливали вот так сразу, не разбираясь и вопросов не задавая. Даже евреев, чтобы расстрелять, предварительно надо было вычислить, для чего пленных строили и на взгляд (или еще как-то — черепа там измеряли или еще что-нибудь, не знаю точно) определяли людей с еврейской внешностью.
И потом, все-таки конвой эвакуировался и поляки разбежались, как информирует нас Берия и подтверждает Кремлев, или конвоиров перестреляли прямо в лагере вместе с поляками, как сообщает Задорожный?
А вот у Юрия Мухина (в «Антироссийской подлости») имеет место уже третий сценарий: «…пленные взбунтовались и решили сменить исправительно-трудовые лагеря в СССР на лагерь военнопленных у цивилизованных немцев… С конвоем ушло только несколько человек, евреев по национальности, остальные остались ждать «обхождения в соответствии с принятыми международными нормами» (кавычки Мухина. — Д. В.). Вот и дождались».[33]
Так все же что там произошло: конвой эвакуировался и поляки разбежались, как утверждает Кремлев, или конвой — по Задорожному — перестреляли немцы вместе с поляками, или — по Мухину — конвой ушел, а поляки «не захотели» с ним уходить? И конвой «взбунтовавшихся» не перестрелял, что, как мы уже сказали, обязан был сделать и безо всякого «бунта», если не было возможности эвакуировать? Короче говоря, очевидно, что господа коммунисты разучились не только складно врать, но даже хотя бы согласовывать свое вранье друг с другом! Расчет на то, что глупый «пипл» все «схавает»? Впрочем, если да, то в отношении поклонников Сталина такой расчет в значительной мере оправдан…
А вот еще интересный момент. Сам же Кремлев обращает внимание на лакуну в дневнике Берия с 10 по 20 июня 1941 г., добавляя, что и в дальнейшем во второй половине 1941 г. и в 1942 г. имеются значительные лакуны, и высказывает предположение (со слов «Павла Лаврентьевича»), что «хрущевцы» вымарывали нечто невыгодное для Никиты Сергеевича, но по недосмотру (так как дневники писались на отдельных листах) не все вымарали. На чем основано такое предположение, опять же, из комментариев непонятно. Но о лакунах военного и послевоенного времени мы еще подробно поговорим.
А вот насчет лакуны с 10 по 20 июня у Кремлева мнение иное: Лаврентий Павлович в это время отсутствовал в Москве, выполняя какое-то важное поручение (1. С. 260, 262). Хотя тут все может быть гораздо проще: перед самой войной работы было столько, что ему было просто не до дневника. Правда, 10 июня 1941 г. в дневнике записано: «Был крепкий разговор. Без дураков. Коба выслушал. Георгий (Маленков. — Д. В.) меня поддержал. Пригласил (Сталин) от Всеволода (нарком госбезопасности В. Меркулов) Богдана (Б. Кобулов, заместитель В. Меркулова), тот по своей линии подтвердил. Коба сказал: ну, раз так, сам езжай и посмотри. Еду» (1. С. 259). Загадочно звучит, непонятно, о чем идет речь, но нет никаких оснований считать, что все десять дней Берия отсутствовал в Москве, даже если 10 июня куда-то и уехал (о том, куда и зачем он в этот день или в один из последующих между 10 и 20 июня мог уехать, мы еще поговорим).
Сам же Кремлев добавляет, что «при всем желании как-то выговориться наедине с дневником возможности для этого у Берии (вообще-то фамилия «Берия» не склоняется, но, цитируя комментарии Кремлева, мы будем следовать орфографии оригинала. — Д. В.), конечно, не было» (1. С. 262).
Но и последующие лакуны первых полутора самых трудных лет войны разве нельзя объяснить этим же — занятостью? Кстати, один из главных доводов противников подлинности дневника как раз в том и состоит, что Берия, мол, просто некогда было его писать. Но, повторяю, к военным и послевоенным лакунам мы еще вернемся.
А вот лакуна с 8 по 18 апреля и потом с 18 по 26 апреля 1940 г. (1. С. 171–172) — это интересно! «Запарки» с работой еще особой не было… Но вспомним, что как раз в апреле 1940 г. перестали приходить письма от пленных поляков их родным. Совпадение?
И чем объяснить наличие таких больших лакун? Тем, что Берия ездил в Катынь и руководил расстрелами лично, соответственно в Москве не был и дневник не вел? Маловероятно — не наркомовское это дело, ему было кому это поручить (о том, что «было кому поручить», мы тоже еще поговорим).
Кстати, 26 апреля 1940 г. Нарком НКВД Украинской ССР H.A. Серов получил орден Ленина, а начальник Управления по делам военнопленных и интернированных Наркомата внутренних дел капитан госбезопасности (звание соответствовало армейскому полковнику) П. К. Сопруненко — свой первый орден «Знак почета»
